— Нет, не смейте.

— Что? Это еще почему?

— Но ваш отец… запретил…

Реми поднял бокал и залпом осушил, назло смеющемуся дяде.

— Вы поступаете дурно, господин Вобрэ, — сказала Раймонда дяде. — Ведь вы прекрасно знаете, что ему пока нужно поберечься.

Дядя Робер расхохотался, да так, что ему пришлось сесть.

— Ну, ребята, с вами не соскучишься! — вскричал он. — Да, Реми, с такой предупредительной сиделкой держи ухо востро!

Дядя зашелся в приступе кашля, весь побагровел и дрожащей рукой вновь наполнил бокалы.

— Эй, чудо-мальчик, за твои, как говорится, успехи — в любви и вообще!

Он степенно выпил, поднялся и потрепал Раймонду по щечке:

— Не обижайся, маленькая.

И, показав на племянника большим пальцем, добавил:

— Заставьте-ка его немного потрудиться. Не все же его будут обслуживать.

— Если понравится, сам буду трудиться, — огрызнулся Реми. — А командовать мною нечего. Осточертело уже, что со мной обращаются так, будто я… будто я…

Реми в ярости схватил бутылку. Он и сам толком не знал, чего хотел: то ли пить, то ли шарахнуть бутылку о плиточный каменный пол.

— Ого, видели? Вот это молокосос! — потешался дядя.

Он извлек из кармана целую пригоршню сигар, не глядя взял одну и кухонным ножом отсек кончик так, что тот отскочил.

— Я б тебя научил жить, драгоценный отпрыск!.. — бормотал дядя, пытаясь найти спички.

Сплюнув табачные крошки, он направился к двери и распахнул ее. В светлом проеме он предстал огромным темным силуэтом, и этот силуэт на секунду задержался, сделав полуоборот. Реми наполнил бокал и вызывающим жестом поднес его к губам.

— Бедная малышка, — пробормотал дядя. — Ну и работенка же у вас!