И тут я заплакала. Без громких кошачьих завываний, просто безмолвным, неудержимым потоком слез. Книга с лопнувшим корешком.

С тех пор как родилась Молли, я скармливала самой себе историю о коварных социальных работниках, таящихся в тени и ждущих лишь удобного случая, чтобы вырвать Молли из моих беспомощных рук. Но, по словам Саши, история была совсем другой; в ней были и плохие персонажи, и хорошие, и в этой истории ты могла стать хорошей, даже если до того была худшей из худших. Я не знала, что такая история возможна. Просто заблудилась в дебрях ужаса от того, что у меня на руках оказался хнычущий сверток, и этот сверток был человеческим существом, зависящим от меня во всем. И что крошечную жизнь должны поддерживать те же самые руки, которые когда-то оборвали две другие крошечные жизни. Я забыла, что моя свобода — это дар, а не приговор, и вложила всю свою энергию в постройку новой тюрьмы.

Когда я спросила у мамы, чего она хочет, мама сказала, что хотела бы быть молодой, чтобы впереди у нее была целая новая жизнь. Она не сказала того, что в действительности подразумевалось: она хотела бы быть мной. А я — та, кому оказалась предоставлена эта новая жизнь. Я не знала, правильно это или неправильно. Не я решала, что случится со мной, поэтому и не обязана была знать, правильно это или неправильно. Но даже если неправильно, если имела место ошибка, злой умысел, самое неправильное решение, которое только можно было принять, — все равно, тратя свою новую жизнь напрасно, я не могла сделать его правильным. Этим я ничего не смогла бы исправить для Стивена и Рути. И уж точно не сделала бы ничего правильного для себя и Молли.

Я опустила голову на руки. Саша сидела почти рядом, и от этого моему боку становилось теплее — как теплее становилось ногам от воздуха из обогревателя. Я вспомнила свою убежденность в том, что она позвонила журналистам и выдала меня. Сейчас это казалось далеким и совершенно невероятным, словно лихорадочный бред. Не хотелось открывать глаза, чтобы не видеть ее доброе, сочувственное лицо.

— Я не говорила, чтобы не расстраивать вас, — мягко произнесла она. — Думала, вы не хотите знать, какое глубокое впечатление произвели на меня.

— Меня посадят в тюрьму? — спросила я.

— Нет. Ваша офицер скоро приедет, но она просто хочет удостовериться, что с вами всё в порядке. Может, она прочитает вам небольшую лекцию о том, что не следует больше так волновать всех. То, что я собиралась сказать вам на вчерашней встрече, — все остается правдой. Вам не следовало сбегать, но вы и сами это знаете. Это ничего не меняет. Ничуть. Насколько я вижу, вы та же самая мать, какой были три дня назад.