— Я хорошая?

— Хорошая?

— Вы считаете меня хорошей матерью?

— Да, считаю. Определенно.

Я села прямо и покрутила головой из стороны в сторону. Шея затекла; было слышно, как она щелкает.

— Что будет теперь? — спросила я.

— Ну, я полагаю, люди из полиции скоро будут здесь. Вы можете подождать их в этой комнате или в семейной комнате вместе с Молли. Пока вы беседуете с ними, я переговорю со своим начальством.

— О том, что будет с нами?

— Да.

— Хорошо. Я хочу подождать вместе с Молли. Можем мы спуститься туда сейчас?

— Конечно. Вы ничего больше не хотите спросить, прежде чем мы пойдем туда? Или рассказать?

Я смяла свои бумажные платочки в липкий комок. Невероятно устала, но отчаянное желание освободиться от ответственности за двух людей ушло. Я не понимала, каким образом. Может быть, вылетело на спиральной горке. Я снова стала той женщиной, которая проснулась в квартире над кафе рано утром несколько дней назад и дремала рядом с Молли, слушая, как булькают и потрескивают трубы в стенах. В тот момент я открыла глаза и посмотрела на радиатор под окном. Занавески трепетали от восходящего теплого воздуха. В комнате было тепло, слабо пахло коврами и кипятком, и в горле тихонько пузырилось нечто напоминающее гордость.

«У нас есть электричество, чтобы зажигать свет и смотреть телевизор, — думала я. — В шкафу у нас есть хлопья, а в холодильнике — молоко. Одежда, которую мы купили сами, — а не та, которую кто-то носил до нас, потом постирал, выгладил и отдал в магазинном пакете. Я плохо справилась с очень многим в своей жизни. Но я хорошо справилась с тем, чтобы быть мамой для этой девочки». Я отчаянно хотела навсегда остаться там, лежать рядом с дочерью и смотреть, как радиаторы согревают воздух в нашей комнате.

Если б я могла подыскать слова, то рассказала бы Саше, как сильно люблю Молли. «Я люблю ее, потому что она росла у меня внутри, потому что составляла мне компанию и спасла мне жизнь и потому что когда она вышла из меня, то сразу же меня полюбила, — сказала бы я. — Благодаря ей я перестала быть Крисси, Люси или Джулией, а вместо этого стала мамой. Она — моя подруга, моя маленькая девочка, моя странная, упрямая, постоянная спутница. Люблю ее всю, вплоть до черной пустоты вокруг костей, и хочу сохранить, удержать рядом с собой, чувствовать ее запах на одежде. Хочу вплетать ей в волосы «дождик» на Рождество, и сделать на дверном косяке новую отметку роста на шестой день рождения, и заползти рядом с ней в постель сегодня вечером. Я хочу и дальше быть для нее всем миром».

Я не могла сказать всего этого — это делало меня чересчур открытой.