— Ну, инспектор, что видишь?
Сэм повернулся.
— Ничего. Мне не на что там смотреть.
— О, нет, именно там будущее, — сказал Лакутюр. — Ты слыхал о книге жены Линдберга, Анны? Грядёт новая волна, волна сильных стран и сильных людей, которые всё исправят. Парламенты, конгрессы, глас народа — забудь о них, этому конец. Грядёт новый порядок, порядок, который устраивают люди, вроде Гитлера и Муссолини, и к которым присоединится человек, вроде Лонга.
Сэм взглянул на кровь своего брата.
— Меня вычёркивайте.
— Нет, все мы уже стали его частью, каждый из нас, — сказал фбровец. — Знаешь, — голос у него был мечтательный, даже задумчивый, — в прошлом году меня послали в Германию, по программе обмена, и я там обзавёлся хорошими друзьями. Они доверяли мне, я доверял им, они отвезли меня далеко-далеко… туда, где раньше была Польша… в один из лагерей…
Сэм продолжал смотреть на кровь, и слушал воспоминания фбровца.
— В этом лагере, — рассказывал Лакутюр, — всё было так просто устроено. Это просто место, чтобы разделываться с врагами. Никто не встречал столь жуткой красоты. Внутрь меня не пустили, но рассказали, что там творилось. Внутрь заходили поезда, полные их врагов, битком набитые врагами, а затем они исчезали, просто исчезали. Их враги попадали туда живыми и здоровыми, а потом внезапно просто переставали существовать, и это прекрасно. Здесь, в Штатах, мы только начинаем, инспектор. Мы только начали додумываться до того, что умеют немцы, и они намерены в ближайшие годы обучать нас.
Сэм молчал.
— Теперь ты понимаешь меня? Понимаешь? — спросил Лакутюр.
Сэм поднял взгляд, подумал о своей татуировке, о Бёрдике, о Саре и Тоби, о преданном и убитом брате.
— Ага. Я всё понимаю.
Он взмахнул биноклем и сломал Лакутюру нос.
Тот покачнулся, закрыл ладонями окровавленное лицо, а Сэм уронил бинокль, и вновь очутился в старшей школе, он бил этого сукиного сына с юга, бросал его на стены шпиля, уронил на пол. Он начал бить эту тварь по рёбрам, затем в челюсть, затем снова по рёбрам, бил, размахивал руками, получал удары в ответ. Послышались шаги, крики, агенты ФБР оторвали его от Лакутюра. Сэм тяжело дышал, всхлипывал, одна щека у него была в крови.
Лакутюр с трудом поднялся на ноги, прижимая к лицу кружевной носовой платок, пропитанный кровью. Сэм не рассуждал, он просто пытался вырваться, добраться до фбровца, до человека, который убил его брата, посадил в лагерь его семью. Лакутюр подошёл к нему и громко произнёс:
— Ну… вот и всё… твоей семье… они никогда не выберутся из лагеря, а ты окажешься с ними ещё до заката, а твою жену и сына… изобьют и изнасилуют, и всё по твоей вине, дурак, по твоей, блин, вине, мудила…