Глаза Ариадны остановились на первом гребце справа. Он спал, лицо его было спрятано в ладонях, но было видно, что кожа на лбу обожжена.

«Даарук… — подумала Ариадна. — Как один человек мог принести столько несчастья?»

Спящий и закованный в цепи гребец казался безобидным, но гипнотическая сила его взгляда и вкрадчивый голос привели к смерти тысячи людей. Он практически обрек на гибель Сибарис, город с населением в триста тысяч человек. Он стал причиной кровавых восстаний против аристократов, войны с Кротоном и последующего варварского грабежа. Каждое из этих событий означало удар по Сибарису, и теперь город умирал.

Ариадна подошла к Дааруку, все ее тело напряглось. Бывший ученик отца, один из тех, кто принадлежал к его внутреннему кругу, почти уничтожил пифагорейское братство. Он добился того, что братство потеряло в Кротоне весь свой политический вес и, вероятно, скоро покинет правительство других городов; одна из самых влиятельных организаций в мире оказалась на грани исчезновения. Ариадна почувствовала, что дыхание у нее участилось. Ученик-предатель убил всех кандидатов на смену ее отцу, а заодно и многих других великих учителей, сначала уничтожая по одному, а затем всех разом во время нападения на собрание.

«Ты собирался убить моего отца, — она остановилась в шаге от Даарука, стиснув зубы. — И Акенона. — Даарук зашевелился, словно почувствовав чье-то присутствие. — Ты приказал Борею изнасиловать и убить меня».

Даарук резко поднял голову. Он повел носом влево и вправо, как крыса в темноте. Глаза его были мутны: люди Эшдека прижгли их раскаленным железом. Он не мог видеть Ариадну, но впился в нее слепым взглядом. Обожженные губы сжались, как у свирепого пса, обнажив оскаленные, дрожащие от ярости зубы. Он издал низкое рычание, лицо исказила злобная гримаса. Он излучал такую ненависть, что Ариадна вздрогнула и сделала шаг назад, но с усилием сдержалась и продолжала смотреть. Затем предатель разразился яростным ревом, обрушив на нее неразборчивые проклятия; его тело дернулось, сдерживаемое цепями, лицо исказилось, а жилы на шее вздулись, словно вот-вот лопнут. Внутри его рта Ариадна увидела уродливый обрубок — все, что осталось от вырванного щипцами языка.

«Больше не сможешь творить свои гадкие дела», — мысленно пообещала она.

Ариадна подняла подбородок и отвернулась, не сказав ни слова. Позади звучал безумный рев бывшего учителя. Она уходила, думая о том, что Даарук мечтал о безграничной власти, о том, чтобы его почитали как бога, а вместо этого проведет остаток своих дней в цепях, погруженный в молчание, накапливая в душе презрение и ненависть к Пифагору, к Акенону, к ней и ко всему человеческому роду, пока не наступит день, когда захлебнется в собственной ярости.