– Я не хотела его смерти, – сказала она, – мне нужно было заставить его замолчать. Только на один вечер. Смирить его ярость. А потом мы договорились бы. Понимаете?

Лунная тень расчертила ее лицо, и оно казалось тяжелым и прочным, будто личина римского всадника с вырезами для глаз, носа и рта.

Не дождавшись ответа, Доменика сунула замшевый сверток обратно и пошла по размытой дождем тропинке, придерживая руками подол прорезиненного плаща.

– Пойдемте дворами, – сказал Радин, догоняя блестящий плащ. – Минут за двадцать выйдем к таможне, а там вдоль причалов по прямой до остановки.

Они и вправду вышли на шоссе довольно быстро, если не считать нескольких минут блуждания в портовом лабиринте, между синими и желтыми контейнерами, и теперь женщина была в безопасности, по дороге домой.

Я провел здесь три недели, думал он, стоя с дорожной сумкой на обочине и тревожно вглядываясь в пустое шоссе, как будто ловил попутку в аэропорт. Всего три недели, театральные, жалкие, обворожительные, похожие на представление для меня одного.

Я ездил на бега, рыскал по бильярдным, одалживал котов и допрашивал балерин. И что же? Час тому назад я обмотал скотчем покойника, сунул его в мешок, а теперь жду автобуса и не испытываю ничего, кроме усталости и желания принять горячий душ.

Как сказал тогда попутчик в темном купе? «Смерть именно так и выглядит: сизая рябь на речной воде, погреба с портвейном – в ней нет ничего бесчеловечного».

Малу

тех, кто ведьмой проклят, всегда узнаешь по лицу цвета неспелых фруктов! вот такое лицо у падрона было, когда мы в квартире у танцовщицы встретились

как же, думаю, он на люди покажется, красота его сильно себя уронила, слабый стал, как монастырское тесто, а вслух говорю: и как ваша гордость все это стерпит?

а знаешь ли ты, как была сорвана парижская выставка моне? спросил падрон, тут я, понятное дело, села и особое лицо сделала, а он мне рассказал, пока пирожки с паштетом жевал, что моне нарисовал много водяных садов, а однажды взял нож и растерзал все холсты и что он, падрон, во многом с моне согласен и тоже хочет, чтобы его похоронили в бакене, чтобы на волнах качаться

вы мне зубы-то не заговаривайте! сказала я, развешивая чистые рубашки у русской в пыльном шкафу, уже вижу, что терзать ничего не станете, скажите прямо, что смирились, поразмыслили, решили хоть что-то заработать, раз уж шедевров ваших днем с огнем не сыскать – вот это правильный подход, рачительный, в хорошем южном доме и дерьмо зря не пропадает!

тут он посмотрел на меня недовольно: а ты, шмелик, не только жужжишь, но и кусаешься! однако дело в другом, тебе не понять