Однако стоило сказать ему, что фонд не зарегистрирован и поддерживается только горсткой горожан, как он сморщил рот и замотал головой: такое никто даже рассматривать не станет. Но ведь это общественная инициатива, сказал я, разве она не заслуживает одобрения? Вот если бы собирали на школьный стадион, протянул он, пряча глаза, а тут православная часовня, дело скользкое и вообще не наша епархия.
Приходила траянская сыщица в голубой униформе. Теперь у нее новая идея.
— У него был сообщник, комиссар, они все делали вместе, с самого начала! Они получили свою добычу, но не смогли ее поделить. Осталось только понять, кто из обитателей отеля был с капитаном в сговоре.
— Есть какие-то мысли по этому поводу? — лениво спросил я, выгребая последние крошки из жестянки с табаком.
— Есть. — Подойдя к моему столу, она облокотилась на него и приблизила свое лицо к моему. — Я все время думаю об одном человеке. Очень умном молодом человеке. Может быть, он с самого начала охотился за маркой и просто использовал простодушного Ли Сопру? Знаете, есть такая стратагема: «убей чужим ножом»?
— Молодой человек, значит. А может быть, он просто не захотел с тобой спать? — сказал я, укладывая трубку в кисет. — Может быть, ты от этого на стенку лезешь? Изложи мне все это в письменном виде, я подумаю.
flautista_libico
flautista_libico
Там был еще священник, в бабкином доме. Тот вечно шептался с моей матерью, наверное, она ему нравилась, заставляла его снулого пескаря шевелить жабрами. Моя мать была белокожая англичанка с зеленовато-серыми глазами, плавающими, будто горький огурчик в мартини, которым она заливала свои горести, когда мы жили в «Бриатико». Потом мы уехали, и она стала пить кое-что попроще. С самого утра она закрывала ставни, и мы жили в полной темноте, если не считать голубых полосок света в щелях. Приходилось есть и пить на ощупь, зато я до сих пор легко передвигаюсь ночью, темнота мне привычна, так что какой-то толк от этого есть. Мать так ждала бабкиных денег, что не выдержала известия о ее дурацкой смерти и дурацком завещании.
Однажды мне понадобились деньги на школьный праздник (ясно было, что не даст, но попробовать стоило). Пришлось долго стучаться к ней в комнату, а потом войти и в зимнем свете, едва проникавшем сквозь деревянные ставни, увидеть на кровати ее тело, свернувшееся калачиком. В комнате было холодно, но скомканное одеяло валялось на полу. От постели пахло рыбой. Мамино лицо куда-то пропало. Вместо мамы на меня смотрел кто-то другой. Это, наверное, была смерть. У смерти было гадкое, гладкое лицо.