Надо будет разглядеть дырявую фотографию получше, когда вернусь в гостиницу. Вероятно, одна из двух девиц, скромно стоящих в часовне, и есть бывшая служанка Стефании. Хороша ли она была? Капитан всегда казался мне некрасивым, задолго до того, как я начала его подозревать. Бледное большеротое лицо лицедея, наглая повадка, близко посаженные глаза — во что, ради всего святого, влюбилась бестолковая англичанка?
Садовник
Садовник
В шесть утра повар по прозвищу Секондо появлялся в кухне, холодной и просторной, стены в ней выложены голубым кафелем, вдоль стен поставлены плиты, а посреди комнаты стоит длинный железный стол. У повара есть два помощника, один овощной, другой рыбный, они тоже приходят в шесть, а рыбный еще и тележку с рыбой привозит — ее оставляют возле будки привратника.
Рыба всегда переложена льдом, по одну сторону тележки лежат кальмары, креветки и вонголе, по другую — мерлуза и скумбрия, шипастая скорпена или лавраки. Однажды рыбный мальчик заболел — или загулял, — и повар позвал меня на помощь, вручив желтые перчатки и фартук, первые полчаса я только смотрел, а потом попробовал сам — и чуть не отрубил себе палец зубастым ножом для нарезки филе.
Как теперь вижу — повар танцует возле стола, вода быстро струится по железному руслу, потроха и серебряная чешуя облепляют столы, овощной мальчик тоже танцует в своем углу с ножом, искоса поглядывая на шефа. Глаза у рыбы должны быть ясные, говорит повар, а жабры розовые, иначе это не рыба, а дохлая морская свинья.
К вечеру я так намахался ножом, что пальцы свело, как будто я играл бесконечные этюды Черни. Беглость пальцев мне тем не менее пригодилась. Филе мне так и не доверили, но отнимать головы и хвосты я к вечеру научился, даже хребет из белуги вытаскивал, будто иголку из игольной подушки.
Это было всего две недели назад, тогда никто и подумать не мог, что рыбную тележку перестанут оставлять у привратника, голубая звонкая кухня опустеет, а повара отправят назад, в деревенскую тратторию, которой владел еще его дед Сальваторе. Теперь все в «Бриатико» знают, что так и будет: отель закроется первого сентября, и сорок человек обслуги будут уволены, несмотря на возражения профсоюза. Что касается меня, нелегала, получавшего плату в конверте, то все будет гораздо проще — я соберу свою сумку, возьму пса и отправлюсь в Салерно на машине адвоката, вестника, которому в прежние времена за такие вести следовало бы отрубить голову.
Пишу это на обороте расписания процедур, прихваченного с подоконника в хамаме. Я ходил туда, чтобы получить подпись Петры на стенограмме собрания, но так и не сказал ей, что уезжаю. Как не сказал, что видел ее на обрыве в день смерти капитана. Полагаю, что не я один. То, что полиция не приставала к ней с вопросами, это чистое везение. Но чистое везение похоже на чистый кислород — долго на нем не протянешь, а если вспыхнет пламя, то всему конец. Полиции я ничего не сказал, разумеется.