Ему оставалось совсем немного до площади, когда дождь кончился, и сразу выкатилось распаренное алое солнце. Маркус снял свитер, стряхнул прилипшую хвою и сунул его в сумку. В этих краях я только и делаю, что таскаю волглое барахло или пытаюсь его просушить, подумал он. И при этом счастлив, как тот голландский осел, что танцевал на льду. Это была первая поговорка сердитого боцмана. А вторая звучала так: из коня не инжир валится!

С площади донеслись удары колокола: десять часов, подумал Маркус, синьора наверняка завтракает — доедает вчерашнюю коломбу. Он поймал себя на мысли, что хочет увидеть белокурую женщину, вечно подстригающую кусты. Хочет услышать, как она произносит: Бри, мой мальчик. Никто никогда не говорил ему такого. Куда бы пойти выпить? Утром в Паскетту открыта только закусочная в порту. Вино там с привкусом марганцовки, но ему нужно просто посидеть в тишине.

* * *

Два долгих гудка и один короткий: патрульный катер показался у скалы, в том месте, где море виднелось между стволами кипарисов. Он обгонял рыбацкое суденышко, медленно плетущееся к выходу из лагуны. Маркус прищурился, чтобы разобрать название, но катер уже скрылся из виду. Его загораживал северный склон холма с оливковой рощей, принадлежавший теперь черт знает кому, — да полно, стоило ли оно того, Пеникелла? Стоило ли разнимать целое на части ради того, чтобы умереть на чужбине?

Городской парк с бюстом Фердинанда Первого не зря называли piazza per una moglie gelosa, площадь для ревнивой жены: гавань просматривалась отсюда целиком, от рынка на западе до знакомой траттории на востоке.

Видно было портовых пьяниц, сидящих на бочках в тени рыбного сарая, видно собаку, спящую на куче тряпья за складом железного лома, видно пустые стапеля, где еще вчера стояла лодка Пеникеллы. И саму лодку, спущенную на воду, но плотно притертую к каменной стене мола с двумя кнехтами. Волна была высокой, и лодка покачивалась, натягивая полосатые канаты. Голый по пояс клошар возился с мотором, Маркус разглядел новенький доджер и заметно посветлевшие борта, ветрогенератор белел, будто чайка, присевшая на мачту.

Похоже, что клошара обманули его знакомые генуэзцы: на холостом ходу двигатель трещал жалобно, то и дело захлебываясь. Далеко на таком не уедешь. Впрочем, кто знает, далеко ли отсюда его Картахена. Может, она как раз там, где залив Азахарес переходит в адриатические воды, или там, где высунут в океан курносый мыс Гаргано. А может, ее и нет вообще. А вот северный склон точно был. Хороший склон, пологий, серебристый, как морская рябь. Сто сорок оливковых стволов. И миндальное дерево.