– Окружной прокурор предлагает тебе соглашение.

– Что это такое?

– В сущности, это сделка. Он смягчает обвинение и приговор, а в обмен на это ты должна сказать, что ошиблась.

Перевернув рубашку, Кэти нахмурилась:

– И тогда мы все равно пойдем в суд?

– Нет. На этом все закончится.

– Это будет чудесно! – Лицо Кэти осветилось.

– Ты еще не выслушала его условий, – сухо произнесла я. – Если ты признаешь себя виновной в убийстве по неосторожности вместо убийства первой степени, то получишь десять лет тюрьмы вместо пожизненного. Но при условии досрочного освобождения ты, вероятно, пробудешь в тюрьме половину этого срока.

Кэти поставила утюг на край плиты:

– Значит, меня все же посадят в тюрьму.

Я кивнула:

– Риск принятия этого предложения в том, что если ты предстанешь перед судом и тебя оправдают, то не попадешь в тюрьму. Это как соглашаться на что-то, чего не видел.

Сказав это, я поняла, что объяснение неправильное. Амиш принимает то, что ему дают; он не требует лучшего, потому что это будет за счет кого-то другого, кто не получит лучшего.

– Значит, ты меня оправдаешь?

Так всегда бывало с клиентами, которым предлагалась сделка. Прежде чем последовать моему совету, они хотели увериться в том, что все обернется нам во благо. В большей части дел в моей карьере я была в состоянии с жаром и убежденностью сказать «да», а потом принималась доказывать свою правоту.

Но это дело не относилось к «большей части». И Кэти не была обычной клиенткой.

– Не знаю. Думаю, я смогла бы оправдать тебя на основе временной невменяемости. Но, поскольку времени на подготовку этой новой защиты очень мало, не могу сказать наверняка. Полагаю, я смогу тебя оправдать. Надеюсь на это. Но, Кэти… не могу тебе этого обещать.

– И мне нужно лишь сказать, что я ошиблась? – спросила Кэти. – И тогда все закончится?

– Тогда ты сядешь в тюрьму, – уточнила я.

Кэти подняла утюг и с такой силой прижала его к плечу отцовской рубашки, что ткань зашипела.