Другие заключенные смеялись и хихикали, нагло выставляясь в своих крошечных клетках наподобие участников цирковой интермедии. Они пялились на Кэти, как на диковинный экспонат. Когда она, шепча молитвы, проходила мимо последней в ряду камеры, какая-то заключенная плюнула, едва не попав в туфлю Кэти.

В прогулочном дворе Дювалл разговорился:

– Не припомню, чтобы видел вас здесь. Вы защищаете мужчин, а не женщин?

– Тех и других. Вы не видели меня здесь, потому что моих клиентов оправдывают.

– Кто это? – кивнул он в сторону Кэти.

Я смотрела, как Кэти ходит по периметру пустого двора, останавливается на углу и смотрит в небо, окаймленное спиралями колючей проволоки. На вышке над головой Кэти стояли двое караульных с винтовками.

– Человек, который хочет увидеть собственность перед подписанием договора аренды, – ответила я.

Кэти подошла к нам, плотнее запахнув шаль на плечах.

– Это все, – сказал Дювалл. – Надеюсь, вы увидели все, что хотели.

Поблагодарив его, я повела Кэти на парковку. Во время двухчасовой поездки она почти все время молчала. В какой-то момент она задремала и тихо всхлипывала во сне. Положив одну руку на руль, другой я успокаивала ее, поглаживая по волосам.

Кэти проснулась, когда мы свернули с шоссе в Ланкастере. Прижавшись лбом к окну, она сказала:

– Пожалуйста, скажи Джорджу Каллахэну, что мне не нужна его сделка.

Я завершила свою вступительную речь цветистой фразой и обернулась на звук аплодисментов.

– Превосходно. Честно и убедительно, – произнес Куп, выходя вперед из тени в коровнике. Потом кивнул на сонных коров: – Строгие присяжные, однако.

Я почувствовала, как к щекам приливает жар:

– Тебя не должно здесь быть.

Он сомкнул руки на моей талии:

– Уж поверь мне, именно здесь я и должен быть.

Толкнув его в грудь, я отошла в сторону: