– Вы думали тогда, что это ваш ребенок?

– Нет.

– Почему нет?

Он откашлялся:

– Мы никогда не спали вместе.

– Вы знали, кто отец этого ребенка?

– Нет. Кэти не хотела говорить.

Я постаралась говорить мягче:

– Как вы себя почувствовали?

– Довольно скверно. Видите ли, она была моей девушкой. Я не понимал, что произошло.

Какое-то время я молчала, предоставив присяжным смотреть на Сэмюэла. Сильный красивый мужчина, одетый в непривычную для нас одежду, с запинкой говоривший на неродном языке, пытался держаться на плаву в совершенно чуждой для него ситуации.

– Сэмюэл, – продолжила я, – ваша девушка беременеет от другого, родившегося ребенка обнаруживают умершим по неизвестным причинам, и, хотя вас там не было, вы стремитесь попасть в суд для дачи показаний. Вы все же пришли сюда сказать нам, что она не совершала убийства?

– Это так.

– Почему вы защищаете Кэти, которая, безусловно, причинила вам зло?

– Все, что вы сказали, Элли, – это правда. Я должен был сильно разозлиться и какое-то время я злился, а теперь нет. Теперь я преодолел свой эгоизм и должен помочь ей. Понимаете, человек из «простых» не ставит себя на первое место. Он просто этого не делает, потому что это будет бахвальством, а суть в том, что всегда найдутся более значительные, чем он, люди. Так что, когда Кэти слышит сплетни людей о себе и этом ребенке, она не оспаривает их, не пытается постоять за себя. Я здесь для того, чтобы постоять за нее. – И, словно прислушиваясь к собственным словам, он медленно поднялся и повернулся к присяжным. – Она этого не делала. Не могла сделать.

Взоры каждого из двенадцати присяжных были прикованы к лицу Сэмюэла, выражавшему спокойную непреклонную убежденность.

– Сэмюэл, вы по-прежнему ее любите?

Он повернулся, его взгляд скользнул по мне и, просияв, остановился на Кэти.

– Да, – ответил он. – Люблю.