С ним, с Борисом Николаевичем, что-то делали. Но что?! Все эти разговоры, эти намеки, эти странные паузы во время разговора — все это нужно было кому-то (высокому? врачу? тем, кто наблюдает?..) только для того, чтобы посмотреть, как он, Борис Николаевич, будет реагировать.

Реакция! Им нужна моя реакция! Но зачем?! Кто эти люди?!..

Борис Николаевич вдруг резко дернулся в сторону, стол, на котором он находился, качнулся, начал медленно заваливаться. Высокий от неожиданности подскочил на месте, врач отпрянул, и тут Борис Николаевич впервые увидел в мертвых глазах высокого хоть какие-то проблески эмоций. Вернее, одной единственной эмоции. Страха.

Высокий испугался. По-настоящему.

Чего? Кого? Его, Бориса Николаевича? Не может быть!.. Или…

В то же самое мгновение, когда разгадка всего этого абсурда была совсем рядом — Борис Николаевич это почувствовал, как зверь, который кожей чувствует опасность, — он вдруг стал невесомым, легким, до той степени прозрачности, когда тебе уже все равно…

Улыбнувшись — он все еще падал, привязанный к столу, падал долго, очень долго, — Борис Николаевич потерял сознание. Это подействовало успокаивающее лекарство, которое ему вколол врач.

— Черт! — отчаянно закричал высокий, едва успев подхватить падающий стол. — Что же ты стоишь, сволочь! — Он обернулся к врачу. — Помогай! Не удержу…

Вдвоем они с трудом установили стол на место.

Замерли, опустив руки и тяжело, нервно дыша.

— Достаточно, — раздался в скрытых динамиках чей-то голос. — Вы свободны…

Не взглянув в сторону динамиков врач и высокий немедленно покинули помещение. А Борис Николаевич все глубже проваливался в приятную пропасть сна, летел, парил, ни о чем не думая, и ему было приятно и спокойно, может быть, впервые за последние несколько лет…

— Потом, — коротко бросил Андрей Васильевич.

И Бориса Николаевича осенило — дождался!..

Вся эта нудная тягомотина трех с половиной лет вдруг спрессовалась в короткое и энергичное «потом». Рубящее, как удар клинка, когда отсекается все лишнее. И теперь неожиданно лишними стали эти три с половиной года. Ну и пусть! Главное — впереди.

Борис Николаевич уставился на Кучеряева, потому что все последующие действия того были настолько непредсказуемы, что первое, что приходило на ум — не помутился ли рассудком Андрей Васильевич…

Кучеряев затравленно обернулся на дверь, сделал шаг, но, словно опомнившись, резко затормозил. Огляделся. Схватил стул и, подскочив к левому «телеглазу», с силой ударил по нему. Во все стороны брызнули искры, и Борис Николаевич, ошеломленный увиденным, даже не присел. Но, к счастью, осколки стекла и пластика миновали его.