Итак, он заявил мне:

— Это меня должны были убить.

Здесь, пожалуй, я опущу некоторые подробности, повествующие о моих реакциях на эти слова: удивление там, жгучий интерес и прочие проявления темперамента моей, что там говорить, неординарной натуры.

Вот вам примерная стенограмма нашего разговора:

— Как это? — это я.

— Очень просто, — это он.

— Мне непонятно. Может быть, вы соблаговолите объяснить хоть что-нибудь?

— Я объясню. Разумеется, я объясню, я ведь за этим сюда и пришел.

— Не лгите.

— Что вы сказали?

— Я говорю, не лгите.

— С чего вы взяли, что я вам лгу?

— А с чего вы взяли, что я вам поверю, будто бы пришли ко мне с единственной целью: якобы рассказать, что произошло на самом деле? Я вам кто — брат, сват, исповедник? Я вам даже не любовница.

(Это была неудачная шутка, признаю, но вы бы видели, как у него глаза сверкнули. На всякий случай я решил держаться от него подальше, и уж во всяком случае, на будущее воздержаться от всяких шуток и намеков на однополую любовь. Не хватало мне несчастной мужской любви — я от баб не успеваю отбиваться.)

— Фотоаппарат, на котором подорвался господин Сюткин, принадлежал мне.

— Вы фотограф?

— Да.

— Почему вы смеетесь?

(На самом деле он как-то зловеще усмехнулся.)

— Потому что говорить фотограф — не совсем точно. Это все равно, что про вас говорить, что вы можете писать рождественские открытки.