Ханна взяла красный мелок и нарисовала посреди папиной груди кривобокое сердце. Потом приложила ладони к собственной груди, одну поверх другой. Ткнула пальцем в нарисованное папино сердце, потом в настоящее свое.

– Папа тебя очень любит.

Ханна показала на свое сердце, затем на его.

– И ты тоже его любишь.

Решительный кивок.

– Должна сказать, Ханна, что ты молодец: прекрасно выражаешь свои мысли.

Широкая, до самых ушей, улыбка.

Объяснить следующую часть было чуть сложнее. Ханна изобразила их с папой взаимную любовь, несколько раз показав то на его сердце, то на свое. Затем с недовольством и злостью схватила мамину палочку и взмахнула ею, словно мечом, разрубая соединявшие их с папой узы.

Беатрикс нахмурилась. Ханна махнула еще раз, чтобы ее наконец поняли.

– Думаешь, мама хочет, чтобы папа перестал тебя любить?

От облегчения у Ханны обмякло все тело. Она возбужденно вскочила и чмокнула Беатрикс в щечку.

– Приятно, когда тебя понимают, да?

Ага, еще как.

– Знаю, пока ты еще не готова, но в один прекрасный день, когда тебе удастся преодолеть трудности, многое станет легче. Понимаешь, заговорить и начать общаться с окружающими нелегко, но когда ты это сделаешь, реакция и понимание с их стороны станут тебе наградой и принесут много радости.

Ханна пожала плечами, не в состоянии до конца представить себя болтающей и несущей всякий вздор, как остальные. Ее все еще пугало, что самые главные слова будут слетать с ее губ мертвыми жучками и несусветной чушью, которая не принесет ей ничего, кроме осуждающих взглядов. Она подогнула под себя ногу и опять села.

– Давай вернемся к твоим рисункам. Скажи мне, почему ты считаешь, что мама больше не хочет, чтобы папа тебя любил?

Ханна одной рукой показала на мамин рисунок, другой – на папин. Потом взяла их и сложила вместе лицом.

На лице Беатрикс отразилось замешательство.

Ханна схватила лист желтой бумаги и пурпурным мелком изобразила на нем фигурку – маленькую палочку с двумя хвостиками. Показала сначала на себя, потом на рисунок.

– Это ты.