* * *

Когда они вернулись из травмпункта, Ханна поплелась в свою комнату. Ни Алекс, ни Сюзетта даже не подумали пойти за ней или проследить за тем, чтобы девочка почистила зубы. Алекс принес костыли Сюзетты и остатки ужина. Блюда стояли на кухонной стойке и заветрились. Супруги рухнули на диван и прижались друг к другу словно беженцы.

На рассвете наверху звякнули колокольчики. Ханна проснулась.

– Иди прими душ, – сказала Сюзетта Алексу, потягиваясь, чтобы размять затекшие за ночь конечности.

Он нерешительно замер.

– Нам нельзя расклеиваться.

Пока Алекс был в душе, Ханна тихонько спустилась вниз, окинула взглядом наваленные на кухне блюда и наморщила носик: все провоняло рыбой и луком. Сюзетте не очень понравился выбранный дочерью наряд – летнее платье было ей чуть велико, а желтые гольфы в тон казались неуместными, – однако девочка хотя бы выглядела опрятно. На руке у нее по-прежнему красовалась повязка, но мать испытала облегчение, увидев, что она больше не прижимает кисть к себе и не старается беречь.

– Проголодалась?

Ханна пожала плечами.

– Если хочешь, принеси расческу, и я причешу тебе волосы.

Дочь повернулась и опять поплелась на второй этаж.

Сюзетта тихо застонала, села и разгладила юбку. Позже, перед уходом, надо будет надеть лифчик и длинные свободные брюки, которые скроют повязку и бледные отметины на ногах. Но вот лицо не спрячешь. Туфли надевать не стоит, придется обойтись тапочками. В последние несколько дней она привыкла носить одежду, которую можно было принять за домашнюю, удобную и оттого приятную.

Пописав, Сюзетта поковыляла обратно к Ханне, которая вернулась, держа в руках расческу и две красные ленты для волос. Лужицы, которые Алекс оставил накануне, когда смазывал ее ожоги, высохли. Брошенные кухонные полотенца возвышались на полу как могильный курган.

Зная порядок, Ханна встала у Сюзетты между ног и повернула в сторону голову.

– Я только сначала немного причешусь сама.

Она осторожно взяла перламутровую пурпурную расческу и несколько раз провела ею по волосам. Все лучше, чем ничего.

Дни, когда ей хотелось выглядеть стильно, остались позади. Плевать, что она явится к врачу точно в таком же виде, как те, кто раньше всегда вызывал ее недовольство, появляясь на публике так, будто только что поднялись с постели. Почему другие не заморачивались тем, чтобы постоянно носить чистую одежду? Она видела их повсюду: в кофейнях, аптеках, торговых центрах. Они выглядели так, будто собирались лечь спать. Теперь она понимала, что заставило ее отказаться от собственных принципов. Неужели жизнь всех остальных тоже достигла дна? Или они всего лишь автоматически совершали привычные действия?