Барбара назвала число – 31 июля – и сочла возможным сообщить некоторые подробности.

– Ее ударили по голове. Она впала в кому и так из нее и не вышла.

– Думаете, кто-то, кто не хотел, чтобы она делала операцию, кто-то, кому она рассказала, кто-то… не знаю… кто не мог пережить, что она может стать нормальной?

– В данный момент мы изучаем все возможные варианты, – сказала Барбара. – Тео не намекала, кто мог бы сопровождать ее, согласись она на операцию?

– Нет. Но тут нет ничего необычного. Она просто пришла на осмотр.

– Думаете, она могла кому-то рассказать о визите к вам? Она кого-нибудь упоминала?

– Не помню, чтобы она мне говорила об этом. Возможно, держала свой визит в тайне. Такое часто бывает.

– Почему?

– Представьте, что чувствуют эти женщины. Почти все они замужем. И обращаются ко мне потому, что слышали, чем я занимаюсь. Они приходят сюда в надежде, что их семейная жизнь станет счастливее.

– Мне это кажется естественным.

– Конечно. Но подумайте, что происходит у них в душе. Сначала они лелеют надежду, а после осмотра узнают, что я могу восстановить их тело, избавить от боли, хронических инфекций и других проблем, но больше ничего не гарантирую. Возможно, мне не удастся восстановить их чувствительность.

– И все-таки я не понимаю, почему они не хотят ничего рассказывать мужьям или партнерам.

– Думаю, одно дело – лелеять надежду, а потом переживать крушение этой надежды в одиночестве, и совсем другое – поделиться этой надеждой с партнером, а потом мириться с его разочарованием.

Барбара задумалась над ее словами. А также о том, что Тео Бонтемпи рассталась с мужем, и поэтому у нее были веские причины ничего ему не говорить, особенно с учетом того, что он – по его же словам – пытался лечить ее душу, а не только тело. Как бы он отреагировал, узнав, что ее случай безнадежен? Или, если уж на то пошло, как бы он отреагировал на саму операцию?

– Думаю, это логично, – сказала она хирургу.

– Нельзя требовать от них, чтобы они всем рассказывали, что с ними произошло, сержант. Зачастую они даже со мной не желают об этом говорить. Просто хотят снова стать нормальными – по меньшей мере в той степени, в какой это возможно. Но они редко рассказывают, как и когда это с ними сделали. Некоторые – потому, что были слишком маленькими и ничего не помнят. Для других это стало слишком большим унижением. Некоторых просто обманули. Кого-то застали врасплох. А кому-то сказали, что эта процедура обязательна для всех девочек. Все, что связано с женским обрезанием, семьи держат в секрете. Матери не рассказывают дочерям правду: об ужасных последствиях, о том, как эта операция лишит их ощущений, которые невежественная традиция запрещает испытывать женщинам. Попробуйте представить, как это коверкает их жизни, уничтожает их будущее, разрушает их личность, превращает в товар, пользующийся спросом. – На глазах хирурга выступили слезы, и она взяла салфетку из пакета у себя на столе. – Простите. Простите. – Приложила салфетку к глазам. – Я немного разволновалась.