Пришло ещё одно сообщение от Ирины: «Не передумал?».

«Нет», — набрал я.

Дождь начал стихать. Я выглянул в пустое окно дома. Окраинные дома Серпиевки, выходящие на реку, были почти сплошь заброшены. Из затопило жёлтой травой, которую кое-где прорезали остовы старых заборов. По дороге бежал зверь — помесь волка и собаки. Бежал он легко, едва касаясь земли, четырёхлапая балерина. Его шесть искрилась от влаги. Он замер, заметив меня, посмотрел голубыми глазами, принюхался, узнал и побежал дальше. Зверь пригнул голову, словно только сейчас вспомнил, что он наполовину волк.

Я пошёл вверх по склону. Дождь ещё моросил, и по каменистой дороге стекали беспорядочные космы ручьёв, заливая мои ботинки через верх. В Серпиевке никогда нельзя доверять тихой утренней погоде: в течение дня она поменяется трижды и трижды заставит тебя пожалеть, что ты поленился надеть сапоги.

Когда я добрался до развилки возле администрации, которая была центром села, ливень начался с новой силой, и, чтобы согреться, я побежал, хотя от долгой ходьбы ноги онемели, а мокрые ботинки весили килограммов по десять.

Мой дом находился на холме, и тропинка к нему петляла мимо заброшенных огородов с чёрными от влаги заборами. Внезапно, когда оставалось метров сто, я разглядел в пелене дождя припаркованную машину и сразу узнал «Опель» Лиса — тот самый, что мы бросили за Тирляном, когда добирались до Иваныча. С его бампера свисали клочки жёлтой травы. Левый борт был украшен павлиньим хвостом грязи. Лис сильно побуксовал на нашем распутье.

«Ах ты чёрт!», — подумал я с удовольствием, заметив теперь, что в доме горит жёлтый свет и над трубой в бане поднимается растерзанная дождём чахлая струя дыма, источая сладкий запах тепла.

Лис не теряется, сразу берёт быка за рога. Телепат он, что ли? Баня сейчас — это лучшее, что можно себе представить, если не считать припасённой на такой случай водки.

Чавкая ботинками, я добежал до ворот, толкнул скрипучую дверь, запрыгнул на крыльцо, скидывая в прихожей рюкзак, и крикнул:

— Лис! Выходи, я тебя вижу.

Что-то грохнуло на кухне, послышались шаги, откинулась занавеска. В дверном проёме стояла Кэрол. Плотный свитер доходил ей до самого подбородка. Она прятала руки в длинные рукава и смотрел на меня большеглазо, как ребёнок, который только разбил чашку и ещё не понял, будут ли его ругать или утешать.

— А… — удивлённо протянул я. — Ты с Лисом приехала? Его машина стоит.

— Теперь она моя, — ответила Кэрол. — Я одна.

Вдруг она спохватилась и стала стаскивать с меня мокрый дождевик, запуская руку под толстовку: ладонь у неё казалась горячей и сухой.