— Хлоя, — шепчет он, тараща на меня глаза. Теперь я замечаю все — как пульсирует жилка у него на шее, как он потирает блестящие от пота пальцы. — Что за херню ты несешь? Зачем бы мне это делать?

Я представляю себе Патрика сегодня утром в гостиной, пальцы опутаны цепочкой. Неуверенность в его голосе, когда он начал мне все рассказывать, печальный взгляд, будто он вынужден подвергнуть меня эвтаназии — поскольку в каком-то смысле так оно и было. Гуманное убийство — прямо здесь, в собственной гостиной. Убей ее, но нежно.

— …Когда ты в первый раз рассказывала мне про своего отца, — сказал тогда Патрик, — про Бро-Бридж, про все, что он сделал, я это уже знал. Во всяком случае думал, что знаю. Но многое из рассказанного тобой сильно меня удивило.

Я вспоминаю тот вечер, в самом начале наших отношений. Пальцы Патрика гладят мои волосы. А я рассказываю ему все — про отца, про Лину, про то, как он глядел на нее в тот день на фестивале, глубоко засунув руки в карманы. Про скользящую через темный двор фигуру, про шкатулку в шкафу, про танцующую балерину и мелодию, которая продолжает играть у меня в голове, не давая уснуть по ночам.

— Мне это показалось странным. Всю свою жизнь я считал, что знаю, кто такой твой отец. Исчадие зла. Убийца маленьких девочек. — Я представляю себе Патрика в его собственной спальне, подростка с газетной вырезкой в руках, пытающегося все себе вообразить. Газеты расписали нас тогда в черно-белых тонах. Мама, позволившая злу свершиться. Купер, золотой мальчик. Я, маленькая девочка, постоянное напоминание. И отец, воплощенный дьявол. Одномерный и падший. — Но, слушая твой рассказ о нем, я начал сомневаться. Не все укладывалось в картину.

Потому что Патрику, ему одному, я могла рассказать, что не все было так плохо. Могла говорить и о добрых воспоминаниях. О том, как отец устилал лестницу полотенцами и спускал нас по ней в корзине для белья, поскольку нам никогда не доводилось покататься на санках. Как он выглядел по-настоящему напуганным, когда на нас обрушились новости — я на кухне, верчу в пальцах мятно-зеленое покрывало, и красная полоса вдоль экрана. ПРОПАЛА ДЕВОЧКА ИЗ БРО-БРИДЖА. Как он крепко меня тогда обнял, как ждал каждый день на крыльце, как проверял по вечерам, что я заперла окно.

— Если это он все совершил, если он убил девочек, от кого он тебя-то пытался защитить? — спросил меня Патрик. — Чего ему было опасаться?

У меня тогда защипало глаза. Ответа на этот вопрос у меня не было. На вопрос, который я сама себе задавала всю жизнь. Как раз в этих воспоминаниях я и сама пыталась разобраться — в воспоминаниях об отце, противоречивших образу того чудовища, которым он потом оказался. Как он вручную мыл посуду, как снял с моего детского велосипеда боковые колеса, как брал с собой на рыбалку. Помню, я расплакалась, поймав свою первую рыбу; она хватала воздух растопыренными губами, а отец зажал ей пальцами жабры, потому что мне показалось, что у нее идет кровь. Вообще-то, ее предполагалось съесть, но я так расстроилась, что отец бросил ее обратно в воду. Чтобы она жила и дальше.