— А когда ты мне рассказала про арест — как он не пытался бежать, не отбивался… — продолжил Патрик, придвинувшись поближе. Словно надеялся, что я наконец пойму. Наконец соображу. Что ему не придется произносить самому. Что убийство окажется самоубийством, что на спусковой крючок нажмет не он своим языком, а я сама, собственным сознанием. — Как прошептал всего лишь три слова.

Отец, уже в наручниках, собирается с силами для прощания. Смотрит сперва на меня, потом на Купера. Уставился на брата, словно, кроме него, в комнате никого и нет. И вот тут меня стукнуло по-настоящему, предательски, ниже пояса. Отец к нему обращался, не ко мне. Он говорил с Купером.

Говорил с ним, просил его, умолял.

Чтоб без глупостей.

— …Это ты убил тех девочек в Бро-Бридже, — произношу я, глядя на брата. Слова, которые уже какое-то время вертела на языке, пытаясь понять, каковы они на вкус. — Ты убил Лину.

Купер молчит, его глаза начинают стекленеть. Он опускает взгляд на бокал — на донышке еще осталось немного вина; он подносит его к губам и допивает.

— Патрик это понял. — Я заставляю себя продолжать. — Теперь все встало на свои места. Понятно, откуда эта враждебность между вами. Патрик знал, что папа не убивал этих девочек. Ты их убил. Патрик знал это, но доказать не мог.

Я вспоминаю вечеринку, когда Патрик обвил рукой мою талию и притянул поближе к себе — и подальше от Купера. Как я ошибалась насчет него! Он не пытался мной управлять, он хотел меня защитить — от Купера и от правды. Я даже вообразить не могу, как ему приходилось балансировать свои слова и чувства — чтобы, находясь от брата на расстоянии вытянутой руки, ничего при этом не выдать.

— И ты это тоже знал, — продолжаю я. — Знал, что Патрик тебя раскусил. И поэтому пытался настроить меня против него.

Купер, у меня на крыльце, произносит слова, которые с того самого дня подобно раку разъедали мой мозг. Ты его не знаешь, Хлоя. Цепочка в глубине нашего шкафа. Купер спрятал ее там в день вечеринки. Он приехал раньше всех, открыл дверь собственным ключом и тихо пристроил в том самом месте, где она нанесет самый сильный удар, после чего выбрался наружу, чтобы укрыться в тени. В конце концов, я ведь через это уже проходила. В университете, с Итаном, когда тоже заподозрила самое худшее. Купер знал, что если выкопать правильные воспоминания и посадить их в благодатную почву, они там разрастутся, выйдут из-под контроля, словно сорняки. И все собой поглотят.

Я думаю о Тайлере Прайсе, похитившем Обри, Лэйси и Райли, с точностью воссоздав преступления Купера, поскольку тот разъяснил ему, что именно делать. Думаю о том, какой нужно быть надломленной личностью, чтобы кто-то другой уговорил тебя убивать. Надо полагать, то же самое происходит, когда пострадавшие в прошлом женщины пишут уголовникам в тюрьмы с брачными предложениями или совершенно обычные на вид девушки подпадают под влияние извергов. Одно и то же: одинокие души ищут общества, хоть какого-нибудь. Никто, сказал он про себя, и глаза его были как выпитые стаканы — пустые, влажные и хрупкие. И сама я точно так же раз за разом оказывалась в постели с чужими мне людьми, в страхе за собственную жизнь и одновременно готовая рискнуть. Ты не сумасшедшая, сказал Тайлер, гладя мои волосы. Потому что опасность — она все усиливает. Сердцебиение, эмоции, осязание. Все это вместе — твое желание ощущать жизнь, поскольку в присутствии опасности невозможно не чувствовать себя живой; мир вокруг словно обволакивает темная дымка, самим своим существованием доказывающая — ты здесь, ты еще дышишь.