– Теоретически, – сказал сэр Колин Габбинс.

– Гм… Не очень-то мне нравится это ваше «теоретически».

– Вас переправят через Ла-Манш на «лайсендере» и передадут группе Сопротивления «Филипп». О конкретных целях операции французы не проинформированы: чем меньше осведомленных, тем лучше. Вы им все объясните, и они доставят вас в Париж. Разведка, экипировка, отвлечение противника, силовое прикрытие – всем этим тоже займутся маки. Они же вернут вас к месту посадки «лайсендера», если вам удастся выполнить задачу.

– А если не удастся?

– Тогда очень пригодится ваш опыт. Выкарабкаться будет чертовски нелегко, но, я уверен, вы справитесь.

– А вот я не уверен, – сказал Бэзил. – Очень уж мутно это все.

– Конечно же, вы догадываетесь, что получите ампулу с ядом, – слишком много секретов у вас в голове, чтобы попадать живым в лапы к немцам.

– Я вашу ампулу выброшу при первой возможности, – пообещал Бэзил.

– Вот это настрой! – улыбнулся сэр Колин. – Так держать, старина!

– И куда мне нужно добраться?

– Ах да, адрес… Набережная Конти, Левый берег, рядом с Сеной.

– Прекрасно! – хмыкнул Бэзил. – Институт Франции – самое знаменитое и обширное хранилище французских культурных ценностей. А уж какая мощная там охрана!

– И какая великолепная библиотека! – вторил ему сэр Колин.

– Запросто можно сломать шею, – заключил Бэзил.

– А ведь вы еще не знаете самого плохого.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ, ОКОЛО ПОЛУНОЧИ

В прежние времена Институт Франции был одним из главных национальных сокровищ. С ночной подсветкой, под развевающимся трехцветным знаменем, он олицетворял высочайшее духовное предназначение французской культуры. Возможно, таким он снова станет однажды, если фон Хольтиц не взорвет его, к чертовой матери.

Война уравняла Институт с другими парижскими зданиями. Не горела подсветка, не сиял лазурный купол над пышными крыльями дворца, выходящего окнами на набережную Конти, Сену, оконечность острова Сите и Лувр, что стоит за рекой, в Шестом округе. Бэзилу пришлось хорошенько напрячь зрение, да и то он не разглядел бы даже контуров, если бы где-то вдали не шарил по небу прожектор немецкой зенитной батареи.

Хвала Всевышнему, немцы не покрасили дворец в серый цвет солдатской шинели, и его белокаменные стены слегка отсвечивали в темноте; по крайней мере, они контрастировали с окружающими сооружениями. Моросил дождь, поблескивала брусчатка мостовой, ландшафт смахивал на киношную декорацию, но Бэзил этого не замечал. От подобных наблюдений нет практической пользы, да и настроение было весьма далеким от романтического.

А вот что он замечал, так это архитектурные метафоры и аллюзии, великолепие фасадных колонн, выверенные пересечения линий, строгую симметрию подступов к широкому крыльцу главного входа, откуда вели коридоры к многочисленным отделам Института, размещенным в его крыльях. Весь комплекс зданий олицетворял собой характер французов, с его сложностью и противоречивостью, с его высокомерием, бравадой и эгоизмом, с его je ne sais quoi[67], с его изворотливостью, и предприимчивостью, и склонностью к изменам, и полным отсутствием совести, и вечной, непоколебимой уверенностью в собственной правоте.