Выкраденный у финнов шифр не позволяет усомниться в том, что один из обитателей этого громадного человеческого улья посылает отчеты Иосифу Сталину. Агентом может быть кто угодно: оксбриджский гений, ланс-капрал с «энфилдом» из охраны, австралийка-математик, телеграфистка, один из переводчиков на европейские языки, американский координатор, польский консультант – да кто угодно. Даже я, если на то пошло. Конечно же, всех нас проверяла контрразведка, но шпион или шпионка все же ухитрилась проскользнуть через сито.

И этого человека нужно выявить. Я бы сказал, что это задача первостепенной важности. Большая перетряска силами контрразведки – не выход. Слишком долго, слишком грубо, чревато ошибками и скандалами, не говоря уже о колоссальном вреде для нашего главного дела. А вот самое неприятное: НКВД поймет, что нам известно о кроте, поселившемся в нашем огороде. И тогда Сталин уж точно нам не поверит и не укрепит Курск и так далее.

– Стало быть, взлом книжного шифра – ключ к победе?

– Вот именно. И пусть историки иронизируют над тем, что успешное выполнение самой сложной и важной криптоаналитической операции уперлось в простенький книжный код. А нам нынче не до иронии.

– Итак, проблема принимает более отчетливые очертания, – сделал вывод Бэзил. – Добраться до книги, в которой зашифровано имя нового помощника нашей крысы.

– В сущности, так и есть, – кивнул профессор Тьюринг. – Вынужден признать, что ситуация сложная. Я бы даже сказал, щекотливая.

– Полагаю, он понял, – сказал адмирал.

– Конечно я понял, – проворчал Бэзил. – Должна быть еще одна рукопись.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

Это все равно случилось бы, рано или поздно. Но случилось рано.

В густые сети абверовской операции по розыску и задержанию вражеского агента угодила крупная рыба. И звали ее Морис Шевалье.

Французская звезда перемещалась по Левому берегу, от одной любовницы к другой, и кто вправе упрекнуть унтершарфюрера Ганца, дунувшего в свисток? Ведь перед ним предстал высокий красавец в изысканном костюме, само очарование, грация и уверенность: в таких влюбляются с первого взгляда. А эсэсовский сержант всего-то следовал совету Махта насчет парня, с которым сразу захочешь подружиться. Ганц не знал, чем знаменит Шевалье. Просто выполнял свои служебные обязанности.

Естественно, звезда не пришла в восторг. Она грозилась позвонить своему лучшему другу, герру генералу фон Хольтицу, и всех отправить на русский фронт. Хорошо, что Махт не до конца растерял свои дипломатические навыки. Не поскупившись на увещевания и лесть, он кое-как исцелил уязвленное самолюбие элегантного артиста, и тот отправился своей дорогой, успокаивая себя мыслью, что через двадцать минут займется любовью с прелестницей, а эти немецкие мужланы так и будут мерзнуть на улицах и ждать неизвестно чего. К восьми вечера он начисто забыл о происшествии, и никому из рассердивших его немецких мужланов не пришлось сменить парижские улицы на заснеженные артиллерийские позиции.