Эрин прошла через российскую таможню, будучи еще в полусонном состоянии, но когда она и двое сопровождающих ее мужчин, выйдя из здания санкт-петербургского аэропорта, вступили на промерзший тротуар, она окончательно проснулась. Рун затолкал их в такси со сломанной печкой, водителю которого был явно чужд страх смерти. Эрин больше всего боялась замерзнуть, когда водитель, петляя и виляя из стороны в сторону, несся сквозь снежную пургу и не умолкая говорил им что-то по-русски[74].
Внезапно таксомотор остановился перед чем-то похожим на городской парк, перед большим участком земли – по всей вероятности, зеленым в летнее время, – по обеим сторонам которого стояли ряды высоких деревьев. Сейчас сучья и ветви деревьев были голыми, а промерзшая трава скоро покроется толстым слоем белого снега.
Эрин и предположить не могла, насколько далеко очутится она от жгучей жары Масады. Еще вчера утром самой большой неприятностью, которую можно было ждать от погоды, был солнечный ожог, сегодня надо было опасаться переохлаждения. Стоило ей выбраться из такси, как санкт-петербургский ветер, пронизав насквозь плащ из шкуры
Солнце над головой выглядело неярким диском жемчужного цвета; его лучи, с трудом пробивавшиеся сквозь густую облачность, давали мало света и еще меньше тепла.
Джордан шел рядом с нею, когда они, пройдя под каменной аркой, вошли в парк. Ей показалось, что он хочет взять ее за руку, и она, не останавливаясь, засунула сжатые в кулаки пальцы поглубже в карманы. Похоже, он обиделся, но Эрин не могла винить его – она просто не знала, как сейчас вести себя с ним. Она почти отдалась ему там, в Германии, и сейчас с тревогой думала о том, что было бы, если бы они дошли до конца. Джордан уже нравился ей слишком сильно.
С каждым шагом ее кроссовки еще сильнее скользили по обледеневшим камням дорожки. По обеим ее сторонам возвышались обрамленные травой возвышения. Эрин смотрела на них и не могла понять, зачем они нужны.
Джордан поднял воротник плаща, его нос и щеки уже покраснели. Она вспомнила, что чувствовала, прикасаясь губами к его подбородку, вспомнила тепло его губ на своей коже – и быстро отвела взгляд в сторону.
Идущий немного впереди Рун не испытывал никакого беспокойства по поводу недостаточности своей одежды и размашисто шагал в черной, колышущейся при каждом шаге сутане. Его белые, без перчаток, руки выглядели так же, как и при жуткой жаре на вершине Масады. В одной руке он нес длинный кожаный цилиндр, который Надия оставила для них в Германии. Эрин не могла даже представить, что находится в нем, и предполагала, что и Рун пребывает в таком же неведении. Прежде чем передать ему цилиндр, Надия опечатала его сургучом золотистого цвета, к которому приложила папскую печать – два скрещенных ключа, скрепленные лентой и увенчанные тройной папской короной.