Последние слова были сказаны с горечью, проникающей прямо в сердце.

Эрин, ошеломленная рассказом, буквально онемела и, лишь пройдя несколько шагов, смогла собраться с духом и снова заговорить. Они подошли к закрытой двери, и Батория, открыв ее, вывела Эрин на грязную лестницу. Вынув из кармана фонарь, она включила его. Ступеньки поднимались на несколько этажей. Подъем обещал быть долгим.

– Входи.

Пропустив вперед волка и втянув Эрин, Батория поставила ее перед собой. С каждым шагом ошейник все плотнее стягивал ее горло. По шее потекла свежая кровь. Эрин пыталась заглушить боль, всеми силами переключая сознание на обдумывание способа побега.

Беспощадный волк поднялся до следующего пролета. На лестничную площадку выходила дверь. Это, возможно, тот единственный шанс, которым ей будет можно воспользоваться.

Когда они поднялись до следующей площадки, Эрин, сделав глубокий вдох и быстро припав к полу, выбросила вперед ноги, обхватив ими колени Батории.

Когда женщина падала вниз по ступенькам лестницы, Эрин, изловчившись, выхватила у нее из рук конец ремешка. Батория с грохотом летела кувырком вниз. Эрин, отскочив в сторону, прижалась к стене. Шипы глубоко впились в ее шею, но сейчас она не обращала внимания на боль. Только бы проникнуть за эту дверь и как-либо запереть ее. Тогда она, возможно, смогла бы выбраться из этого плена и выйти из эрмитажного лабиринта.

На верхней ступени пролета, жалобно воя, сидел волк, словно чувствуя боль своей хозяйки. Его горящие красные глаза пристально смотрели на Эрин.

Она, упав всем телом на дверь, стала лихорадочно ощупывать ее своими связанными руками, пытаясь нашарить ручку, – но безуспешно.

21 час 16 минут

Джордану, которого окружала и толкала по проходу куча сподвижников Григория, вдруг ударил в нос сильный тошнотворный запах того самого огромного медведя. Переставляя ноги, он представил себе человеческий череп, выкатившийся из клетки, и искоса посмотрел на Руна.

Падре кивнул. Он тоже, похоже, понял, что их ждет. Распутин планировал скормить их медведице.

Джордан ожидал удобного момента, но распутинские олухи, окружив его стеной, находились не дальше одного шага от него. Он знал и их силу, и собственную слабость. Нечего и думать о том, чтобы затеять сейчас серьезную драку, – он потерял так много крови, что с трудом передвигал ноги.

Так, значит, вот как ему предстоит умереть – стать медвежьей жратвой? Стоун вспомнил, с каким отчаянием просил у Бога не дать ему умереть от клыков распутинских прислужников. Эти молитвы остались без ответа, но он, как это ни странно, все равно благодарил Бога. Он без раздумий предпочтет скорее стать медвежьей жратвой, чем погибнуть от клыков стригоев.