— Где вы? — крикнула Грета.

Они забыли про нее. Одетта взглянула на Пьера.

— Ты, — сказал он. — Иди к ней.

Грета заметила их. Она спустилась, насвистывая, и та же тревога охватила их: казалось, к ним приближается покойная в белом платье, едва касаясь земли. Даже Одетта явно растерялась.

— Погаси свет, — приказала она Владимиру.

Она подошла к девушке, обняла ее и заставила повернуть обратно. Их тени, почти сливаясь в одну, прошли под деревьями. Дутр ждал. Владимир тоже. Подлинное преступление — они чувствовали — должно свершиться сейчас. Одетта говорила что-то; они различали ее низкий голос. Через несколько секунд Грете будет нанесен удар. «Лучше бы она сразу сказала ей правду», — подумал Дутр. Он больше не мог ждать. У него кружилась голова. Одетта обняла Грету за плечи. Дутр оперся о перегородку. В темноте без единого звука по черной тени скользнула белая. Дутр рухнул на колени, Владимир вытер о рубашку потные руки и спрыгнул, чтобы помочь Одетте поднять Грету. Они увели ее; девушка так побледнела, как будто вся кровь вытекла из раненого сердца.

Дутр остался наедине с трупом. «Я страдаю… Я ужасно страдаю, но почему такое облегчение? Двойная любовь… Это было чудовищно. Спасибо, Хильда…» В голове у него совершенно самостоятельно звучал какой-то голос. Возможно, его могли услышать. Но он не хотел думать над тем, как заставить его замолчать. Луна поднялась еще выше. Свет ее уже проникал в фургон. Он надвигался неумолимо, словно прилив, омывая голубизной ноги покойной. Голубки волновались, их крылья с тихим шелестом задевали прутья клетки.

«Я люблю тебя по-прежнему, — говорил голос, — потому что ты всегда здесь. Ты поменяла имя. В этом вся суть. И теперь я могу жить. Спасибо…»

В круглых окнах фургона, где приводили в чувство Грету, мелькали огни. Дутр сел спиной к двери, настолько хлипкой, что ее можно было вышибить одним ударом. У дивана лежал моток веревки — там, куда его положил Владимир перед тем, как выйти. Веревка профессора Альберто! Магический канат, по которому каждый вечер взбиралась Аннегрет. Нет, утро больше никогда не наступит. В душе его воцарилась тишина. Встав на колени, он склонился над телом, коснулся губами лба, гладкого, словно камень. Потом, сняв покрывало с кушетки, накрыл им тело.

Появился Владимир. Он разговаривал сам с собой, пожимал плечами. Он перешел дорогу, влез в грузовик, загремел инструментами. Вышел с лопатой и заступом. Вмиг к Дутру вернулись силы. Он скатился по ступенькам, подбежал к фургону Одетты.

— Это ты велела?

— Да, я.

Она сидела на краю кровати, держа за руку неподвижно лежащую Грету.