На лестнице, ведущей ко входной двери, спрятав лицо в колени, сидит малышка Адриенна. Она прижимает ладошки к ушам, словно стремясь отгородиться от внешнего мира, и медленно раскачивается взад-вперед.

– Адриенна, с тобой все хорошо?

Когда я дотрагиваюсь до ее плечика, Адриенна вздрагивает, поднимает голову и щурится на меня.

Я не дожидаюсь ее ответа – убедившись в том, что она не ранена, толкаю дверь и вхожу в дом. Эбба следует за мной по пятам, но рядом с вешалкой вдруг останавливается и зарывается лицом в мамину шубку.

– Там, – сообщает она, указывая в сторону кухни. Но ей даже не нужно было говорить, потому что в тот же миг из кухни доносится грохот: как будто на пол упала кастрюля.

Я вхожу в знакомую комнату – в этом доме я с самого детства была частым гостем. Я думала, что знаю об этих людях все – ведь они были мне близки, совсем как собственная семья.

Моим глазам предстает зрелище, и когда я вижу его, то теряю опору под ногами и мир вдруг начинает раскачиваться, а очертания комнаты словно расплываются. В груди возникает ком, а в гортани на полпути к выходу застревает крик, когда меня настигает прозрение о том, как мало я на самом деле понимала, какой безгранично наивной была даже после всего того, что Гуннар рассказал мне о Ясмин.

Представшая передо мной картина так знакома, что я на мгновение невольно переношусь в тот вечер в лесу, двадцать лет назад: необузданная ярость, запах крови и страха, звуки борьбы и ударов. Я почти слышу, как ветер завывает в верхушках сосен над моей головой, почти чувствую, как ветки царапают меня за щиколотки, а влага пропитывает обувь. Я вижу Самира, распростертого в снегу – его нога дергается в конвульсиях.

Только это не Самир. На полу в кухне лежит Николь.

Над ней возвышается Том.

По телу, которое не подает признаков жизни, он наносит удары – один за другим. Пол перепачкан кровью. Повсюду валяются кастрюли и осколки разбитого фарфора. Одинокая пачка молока свалилась с кухонного островка, и белая жидкость вытекла на пол, где, смешавшись с кровью, превратилась в розовую слякоть.

Он что-то бормочет, но я не могу разобрать все.

– …чертова шлюха…

– Том! – кричу я, но он словно не замечает меня. Продолжает лягать ногами бесформенную массу на полу – свою жену, быть может, уже бывшую.

Я подбегаю к нему и хватаю за руку.

– Том!

Он вздрагивает и оборачивается, готовый ударить и меня. Глаза у него черные, взгляд – невидящий, а лицо перекошено, словно сам он пребывает где-то в другом месте, в другом мире.

– Том, прекрати!