Я указала на шапку, и Том сделал как я сказала.

Тогда я опустилась на колени и принялась ползать вокруг тела по земле, раскапывая руками снег и прощупывая слой насквозь промерзшего мха, вороша хрупкие листья и острые ветки.

Пальцами я ощутила металл – это были монеты. Я собрала их. Чуть дальше – несколько чеков, которые ветром отнесло к поросшей вереском кочке. Я схватила их и скомкала в маленькие плотные шарики.

– Держи, – сказала я, вставая на ноги.

Том, уставившись на меня непонимающими глазами, послушно взял то, что я ему протягивала, и засунул в карман.

– А теперь проваливай, – велела я. – Исчезни!

И он устремился прочь – худощавая фигура в серебристом свете луны.

* * *

– Ты что-то видела в тот вечер, когда был убит Самир? Что-то, о чем не стала рассказывать?

Разумеется, видела. Не просто видела – я приняла в этом участие.

И тем не менее я солгала. Потому что бывает такая правда, которую никому нельзя открывать.

55

55

– Все было очень вкусно, Винсент, – говорю я, откладывая ложку.

Он улыбается и знаками благодарит меня.

– Ты положил туда шпинат и горошек?

Он кивает и знаками продолжает: и томаты, и пряности тоже.

Я смотрю на сына: он больше не ребенок. Это коренастый тридцатилетний мужчина с седеющими волосами, которые к тому же начинают редеть на затылке. Тем не менее это все еще он – тот же огонек в глазах, та же любовь к кулинарии и выпечке. Практически безграничная способность к эмпатии и непоколебимое упрямство, которое до сих пор выводит меня из себя.

– Я все приберу, – говорю я ему. – Иди, посмотри видик.