В этой недолгой, приятной тишине выпиваю стакан, даже чувствую тонкий привкус земли и разогретого торфа, что совершенно теряется в столкновении с величественным залпом прекрасного спиртного, я заливаю себе горло этим питательным теплом и слушаю, как Юрий пробует восстановить над собой контроль.

Он повторяет свои требования, но уже не с такой уверенностью.

Я прошу его, чтобы мы всего лишь поговорили, в конце концов, мы же братья, небольшая беседа никак не помешает. Спрашиваю, зачем он делает нам так больно. Я еще могу понять, что убил Хелену, хотя не прощу этого и, раньше или позднее, убью его. Да, она разбила его сембю, возможно, но через шестьдесят лет?

Он не мстит, слышу в ответ, он доискивается справедливости.

Я мог и не помещать объявления в сети, но, раз он его прочитал, это означает, что издавна следил за мной, за матерью, за "Фернандо", интересовался и выслеживал.

Стакан наполняю до половины, пью по-спортивному, разглаживаю страхи. Я догадываюсь, что Юрий выжидает где-то недалеко, возможно даже, что он перелез через сетку. Из нейлоновой сумки вытаскиваю свой нож шеф-повара, мы знакомы с ним уже много лет, с его помощью я приготовил именинный ужин для мамы когда закончил ПТУ, мне хотелось, чтобы она знала, что я не ошибся.

Лампы погашены, я хожу от окна к окну, поглядываю на сад и улицу, оставаясь невидимым, но Юрия высмотреть не удается.

Даю ему понять, что если я должен исполнить его особенную просьбу, если отдам ему космическое сокровище, мне потребуются гарантии безопасности. Пускай поедет на мол в Орлове и снимет там ролик, назвав четко время.

Если же он приблизится к моей семье, то ничего не получит; устроим это между собой, говорю я, и Юрий соглашается.

Повторяю вопрос: почему он нас преследует? Ведь мы, с Кларой и Олафом, ничего плохого ему не сделали.

- Ты отобрал у меня жизнь, - отвечает он голосом, звучащим из транслятора. – Я был сыном предателя. Семенем изменника. А у тебя имеются забегаловка и семья. Ты никогда не поймешь, что значит, когда тебя гонят от каждой двери. Я должен был пахать за десятерых, и мне было в сотню раз труднее, потому что отец насрал на отчизну и обвел всех нас вокруг пальца, а у тебя что? Хорошая житуха заботливого сынка? А у меня мать посадили, ее затравили настолько, что она повесилась.

Разогревшийся спиртным, я намереваюсь ему сказать, чтобы он не ныл, ведь он устроил себе жизнь вполне неплохо, раз работает в органах: сам по себе сюда, скорее всего, не приехал бы. Мне, похоже, даже удается эту мудрую мысль умолчать; наши отношения на лезвии ножа, а нож я держу в кармане.