Иду за стойку бара, проверяю чистоту верхом ладони, захожу в подсобные помещения, в кухню и, по-моему, мне себя жалко. Я чувствую себя словно король, находящийся с визитом на утраченных землях после проигранной войны.

Над стойкой, по-прежнему, стоят мини-холодильники, наполненные полуфабрикатами. Проверяю перечень температур, его необходимо дополнить на случай проверки из санэпидемстанции, и я действительно делаю это, ввожу цифры с потолка, лишь бы они были, проверяю даже наличие жира под карнизом, скребу пальцем, бороться с ним не имеет смысла: он мгновенно возвращается.

Возле решетки гриля ровнехонько лежат щипцы, лопатки и щетка.

Теперь я добираюсь до своих ножей, подвешенных на магнитной планке. Имеется нож для устриц, для сыров, для снятия филе, для пленок и сухожилий, наконец, мой любимый удлиненный и слегка выработанный нож шеф-повара, первая вещь, на которую я по-настоящему экономил, с крепкой деревянной рукояткой и широким лезвием.

Этот нож режет мясо практически без усилий, собственно говоря, оно само раскрывается краснотой под его деликатным нажимом, лезвие вскрывает плотные структуры волокон и бабье лето жира, оно сонно пружинит, словно кот, катающийся на солнце, настоящие ножи предназначены именно для этого, они муштруют мясо, заставляют его быть послушным.

Прячу его в отсеке специальной сумки для ножей, которую держу в шкафчике.

Сумку не защелкиваю только перевешиваю через плечо, пусть болтается у бедра.

Тренируюсь вынимать нож так долго, что делаю это одним быстрым движением.

В "Фернандо" у нас шесть небольших холодильников, размещенных на полках, и огромный морозильник для мяса. Открываю его и опорожняю. Замороженные антрекоты, языки, вырезки и ростбифы стучат о пол, обсыпая его крошками ледяной пыли, кто-то мог бы подумать, что Рождество пришло раньше срока.

Занимаю их место, задвигаю крышку и вот так залегаю в морозе, который прямо болит, я не вижу даже собственных пальцев, сплетаю их на груди, дышу глубоко, я близок ко сну и смерти, чем когда-либо ранее, и знаю, что если протяну руку рядом, то встречу ладонь мамы.

О знакомых глазах

Еду на Каменную Гору, Гдыня пустая и мокрая от дождя, проезжаю мимо неплотных облаков тумана, мимо проезжают машины-свиноматки и машины-подсвинки, домики на две семьи, где ни у кого не рушится жизнь, тихие и безопасные школы, трясущиеся туи.

Во входной двери виллы расхуярены все шесть замков, мамина крепость быстро пала.

Одежда вытащена из шкафов, выломана стенка убежища, где, в случае чего, я должен был спрятаться. На полу в спальне валяются книжки, пол на кухне весь в кастрюлях и столовых приборах, даже кофе, соль, сахар и приправы высыпаны из баночек.