– Я полагаю, он испытывает тебя. Твою веру, твою волю, твое терпение…

– Ах, я так на него надеюсь!..

Бедуин поставил перед Лидией Петровной ее коктейль. Лидия Петровна пригубила и счастливо улыбнулась: нет, недаром она мучилась на этих курсах американского разговорного! Теперь она почти все понимает. Если еще и над произношением поработать… И поработает, непременно поработает, – когда они с Анечкой посетят Сан-Франциско. Сказывают, осень там ужас как прелестна. Ах, скорее бы осень… И тут она увидела Анну Сергеевну – без туземной чадры, без колониальной шляпки, – и подобострастно склоненного, раком пятящегося, рассыпающегося в отборных любезностях метрдотеля, облаченного в роскошный костюм арабского шейха.

– О май Лорд, какая женщина! – ахнули рядом американки. Лидия Петровна ревниво покосилась в их сторону. В людях она разбиралась плохо, – никогда не могла толком отличить масленой улыбки от скабрезной, вечно их путала и часто попадала впросак. Умудрилась дожить до бальзаковских лет с душой, сердцем и прочими жизненно важными органами не тронутыми жареным петухом истинной страсти. А все потому, что с мужем не повезло. Мало того, что этот сухарь презирал женщин за доступность, а мужчин – за падкость на таковых, так он еще и храпел во сне совсем неромантично, а как-то даже оскорбительно, словно издевался над ночью как порою любви, словно и во сне беспрестанно повторял свою дурацкую избитую шутку: «все под контролем, секс – дело техники, привет доктору Фрейду». Тем разительнее оказался контраст, когда ошеломленная Лидия Петровна очутилась в объятиях Анны Сергеевны, пообещавшей жарким ртом пробудить ее истинную сущность. И сдержавшую свое обещание. Впервые Лидию Петровну не трахали, но любили – нежно и восторженно. Впервые она была озабочена не скорейшим удовлетворением своей распалившейся сдуру похоти, но доставлением удовольствия партнеру, стонам которого, то бишь которой, радовалась не меньше, чем собственным пронзительным обморокам, сладострастным судорогам и ликующим рыданиям. Впервые любовь, как наука страсти нежной, наполнилась для Лидии Петровны конкретным упоительным содержанием…

Между тем Анна Сергеевна, отделавшись, наконец, от назойливой услужливости метрдотеля, устремилась навстречу Лидии Петровне, – вся такая цветущая, роскошная, триумфальная, затмевающая своей красотою самых свежих, самых розовых эвдемионов.

– Привет, Лидочка! Извини за опоздание, но…

Лидия Петровна привстала и Анна Сергеевна, прервав на полуслове свои оправдания, прильнула к устам подруги. Поцелуй был нежен, изыскан и мало слюняв. Лидия Петровна замерла, задохнулась, отпрянула, села и, зардевшись как маков цвет, потупилась в лучших отечественных традициях – с набежавшей на краешек ресниц трепетной слезинкой.