По мере развития капитановой мысли лицо Мамиконцева становилось все слаще, все приторнее, хотя, разумеется, тонкие губы не утрачивали присущего им змеиного выражения.

– Постой, – вдруг одернул сам себя Аргутинов. – А может, я ошибаюсь, Мамиконцев? И вы вовсе не оперативно разрабатываете эту хату, а охраняете ее от кого-то? От кого бы это, Мамиконцев?

– Вот мы сейчас как составим акт, – прошипел побледневший от обиды Мамиконцев, – по всем правилам, да как задержим вас, да как…

Что еще собирался предпринять оскорбленный в лучших чувствах начальник отдела муниципальной полиции по незаконному обороту наркотиков, никто так никогда и не узнал, потому что именно этот момент выбрал дежурный по городу, чтобы, врубив по тревоге все рации, сообщить о новом преступлении сексуального маньяка, который, гад, до того обнаглел, что стал нападать уже средь бела дня на беззаветно отдыхающих гражданок и гостий города. Поэтому всем патрулям милиции и полиции, всем сотрудникам и работникам, находящимся в районе Слободки, а конкретнее – улицы имени генерала Шкуро, срочно принять меры к задержанию опасного преступника, за поимку которого, кстати сказать, страховыми компаниями (страхующими от изнасилований, климаксов, нимфомании и других половых катастроф) объявлена награда ни много, ни мало в пятьдесят тысяч долларов. Далее следовали приметы насильника, руководствуясь которыми, присутствующие в подвале дома номер 13 по улице того же Шкуро имели полное законное право переарестовать друг дружку, чего они, впрочем, и не подумали сделать, – факт, свидетельствующий не столько об их рассеянности, сколько о высоком профессионализме. Они лишь тревожно переглянулись и бросились вон, не позабыв приковать фигуранта наручниками к водопроводной трубе.

Фигурант подергался, почертыхался, но, убедившись в бесполезности своих попыток, приуныл, притих и даже, кажется, рискнул поплакать над собой самым прежалостным образом. Однако от этого приятного занятия его отвлекли чьи-то отчетливые, размеренные шаги прямо над его головой. На какое-то мгновение они смолкли, затем возобновились, но уже на лестнице, ведущей в подвал. В их неторопливости чувствовалась уверенность и неумолимость. Тук. Тук. Тук. Кровь отлила у фигуранта от лица, длинные космы волос робко зашевелились от ужаса. Дверь стала медленно отворяться. Рот пленника вторил ей в аналогичном темпе неотвратимости. Леденящий кровь вопль был готов уже вырваться из потрясенных недр Белобородова. Но тут что-то блеснуло в полете и с легким звоном приземлилось у его ног. Дверь резко захлопнулась, чьи-то шаги пересчитали ступени в обратном порядке, и наступила тишина. Пленник ошеломленно уставился на маленький ключик от наручников. Его все еще открытый в ужасе рот медленно расплылся в улыбке облегчения.