– Не будьте себе врагом, голубушка, не лишайте себя великой возможности помочь своей родине в такой трудный исторический момент…

– Не путайте мою родину с вашей конторой!

Ну что ты будешь делать с этой девахой! Генерал сжал зубы в неимоверном чекистском усилии, мысленно приказав себе держаться до последней капли хладнокровия, и возобновил свои вкрадчивые попытки.

– Виктория Никитична, вы, наверное, не до конца понимаете всю серьезность вашего положения, всю его двусмысленность, я бы сказал… Мы готовы проявить по отношению к вам принципиальную чуткость. Более того, оказать вам высокое доверие…

– Окажите его кому-нибудь другому, а меня избавьте. Это, в конце концов, оскорбительно, когда тебя задерживают, насильно привозят на какую-то малину, и все, оказывается, только ради того, чтобы оказать тебе высокое доверие… Лучше спрячьте его, дедуля, подальше и никому не показывайте, от него воняет!

– Что?!! – взвился генерал. – Это я-то дедуля? Это от моего-то доверия воняет? Да от тебя, подстилка скандинавская, вообще хрен знает чем разит, но я ведь не жалуюсь, не оскорбляю… Да мы, если на то пошло, можем тебя с головы до ног в два счета так обосрать, что потом никаким «тайдом» не отмоешься! Один твой контракт с этим говнописцем чего стоит! Ты что думаешь, он простой журналист? Да он, гад, разом на три разведки работает, так что выбирай, сучка-течка, либо ты все нам сейчас без утайки, как на духу, выкладываешь, либо…

– А ху-ху тебе не ха-ха, хрыч старый? – вскочила с кресла Вика и показала уважаемому человеку, ладно бы одну, а то обе дули разом. Потом дернулась к дверям, остановилась, повернулась к окну – тоже не дошла. Пришлось покружиться на месте вокруг кресла. А что прикажете делать, если и сил избыток и разум от негодования булькает? Вся ее ладная фигурка выражала гневное возмущение, но особенно усердствовали не стесненная оковами лифчика упругая грудь и не скованная тисками трусиков вздернутая попка. На них было просто больно смотреть, напрягаясь от бесконтактного сочувствия. Даже в насквозь прорезиненной служебным долгом душе генерала шевельнулось что-то эдакое, хорошее, далекое, комсомольское. Задонщина. Заградотряд. Изголодавшая хуторяночка, припавшая в позе нимфы к командирскому застолью, уставленному американской тушенкой, реквизированным салом, экспроприированной картошечкой. И он, юный сержант, рьяно уестествляющий ее филейные прелести, пока она там давиться от жадности усиленной офицерской пайкой. И мы были молоды, и нас обуревали неуставные отношения к индивидам противоположного пола (Ф. Энгельс. ПСС, т. XVIII, с. 214)…