Водитель не солгал и не преувеличил, лепота действительно там присутствовала. Зачарованный пассажир сунул, не глядя, водителю двадцатку и выбрался из машины.

– Когда за тобой заехать, командир? – попытался шофер вернуть пассажира на землю, но тот только отмахнулся: не мешай, мол, не видишь, дядя в эмпиреях летает? Водитель пожал плечами и, не удостоив привычную сверхъестественность природы даже взгляда, скрылся в обратном направлении.

Добравшись до пляжа, Вадим Петрович скинул с себя туфли, стянул носки и с наслаждением продолжил свой путь, увязая и пробуксовывая в удивительно белом песке. Пальмы не только с виду казались настоящими, но и на ощупь производили то же впечатление, застенчиво колыхая высокими кронами.

Вадим Петрович приблизился к влажной кромке легкого прибоя, воткнул трость в песок и, углубившись в море по щиколотки, застыл, глядя себе под ноги. До чего же ты чиста, изумрудная купальня золотого полдня!

Он медленно поднял голову и, обежав жадным взором окоем – темную бирюзу моря у горизонта, редкие лебеди облаков в синеве, золотистые блики солнечных лучей, – словом, всё то, за что хотелось кого-то благодарить, – безмолвно, сердечно и ненавязчиво, – замер в блаженно-созерцательной позе. Разве можно привыкнуть к соседству с таким чудом? – недоумевала душа его. Как Оленин о горах, так и ты о море, об этом постоянном ощущении чуда где-то в повздошье… Жить у моря – все равно, что в Петербурге, – привыкнуть ни к тому, ни к другому невозможно. Да и не хочется… Притормозила, украдкой огляделась, продолжила. Обеспеченность, комфорт, книги, море… Пожалуй, достаточно. У среднеруких джентльменов романтические порывы длятся не дольше кроличьего коитуса, а частотой спонтанных возникновений не уступают фертильным обычаям слонов, – раз в пять лет… Стоп! – осадил шалунью Вадим Петрович и подозрительно прислушался к своему организму: ассоциативно на скорую руку проинспектировал. С чего это меня, то есть его, как кота, на блядки повело? Ведь буквально только что платонически безумствовал, прямо душа пела, сердце аккомпанировала, а теперь… Что это? Приступ в системе мышления или пищеварения?.. Он тихо вернулся на сушу, не торопясь, разделся, аккуратно свернул одежду и двинулся к купе пальм, намереваясь припрятать платье от случайных взоров где-нибудь среди корней.

Чем ближе он подходил к деревьям, тем неуверенней становилась его походка, тем решительнее удивление. И было от чего и чему. В сени облюбованных им пальм возлежала на махровом полотенце голой попкой кверху какая-то клубничная блондинка с публичным оттенком. Казалось, она спит. Вадим Петрович остановился и попытался перевести дух, не тревожа пространства неподобающими возгласами удивления, вожделения, надежды. Сколько он себя помнил, он всегда был не прочь… Чего – не прочь? Ах, да, – немного поскучать в собственном обществе? Точно! На пару с собой и своей легендой. Предполагалось, что от любви его должно отвращать скудоумие половых отношений. Более того, примерно с тех же незапамятных времен усвоил правило: не тревожить пьяных собак и спящих красавиц. Жаль, позабыл, каким образом это правило соблюдается. Вряд ли пожиранием глазами подрумяненного на солнышке филея. Дай Бог памяти, а черт – передышки… Не дают. Оба. Сговорились, что ли?.. Нет, не сговорились: вот кто-то мудрость подходящую в извилинах воскрешает. Если вдуматься, то все хорошенькие девушки одинаковы. Вот именно: если вдуматься. Но кто станет вдумываться, когда перед ним хорошенькая девушка так весело грустит такой нарядно обнаженной? Джентльмен средней руки станет? Станет, если не встанет. А если встанет, что он делать станет? Вопрос на засыпку… или на засадку? Эк его трясет, джентльмена-то…