Девушка томно перевернулась на спину, явив миру вместо ласкавших взор миловидных ягодиц округлые дыни грудей, увенчанных распутными розами сосочков. Вадим Петрович стыдливо прикрылся одеждами. Вот же мать честная! Вот же отец святой!.. Вид ее сокровенностей особого восхищения не вызывал. Да и на нервы не слишком действовал. Так, эстетическое любование с легкой примесью высокой тошноты, возникшей от шалой мысли: не это ли есть та самая волшебная сказка, в которую вольется, откинув узы бытия, его свободное эго?.. Глаза ее распахнулись. Одежда выпала из обессилевших рук джентльмена, в свой черед, явив окружающему миру и виднеющемуся вдали городу довольно впечатляющие достоинства его мужских статей. Впрочем, Вадим Петрович этого даже не заметил, его внимание было целиком поглощено лицом проказницы. Лицо было непростым, слишком юным. И излучало то ли магнетизм, то ли эмпириокритицизм. В общем, что-то явно идеалистическое. Вдобавок от нее несло горьковато-порочным ароматом сандалового масла.

– Ах, – изрекла девушка, – что вы тут делаете?

Голос у нее тоже оказался непростой, – фирменный. Суперсексуальный голосок поднаторевшей в своем ремесле телефонной сказительницы сальностей.

Вадим Петрович не нашелся, что ответить. Девушка привстала и, потянувшись рукой к напружиненному чреслу джентльмена, сладострастно причмокнула:

– Какая прелесть!

Вадим Петрович икнул, задрожал и, стиснув зубы, процедил:

– В последний раз предупреждаю – не надо!

Мог и в первый не беспокоиться. Девушка пропустила ультиматум мимо ушей. Ее нежные пальчики добрались до тестикул и что-то игриво им прошептали. Джентльмен средней руки дико зарычал и повалился на девушку с вполне конкретными намерениями. Перед глазами Солипсинцева соткалась синеватая пелена. За нею что-то замелькало, запищало, закудахтало. Кажется, ему пытались оказать сопротивление. Раньше надо было думать об этом. А теперь его может остановить разве только смерть…

Смерть – не смерть, но тому, кто хотел оглушить его дубинкой, пришлось повторить свою попытку трижды. Однако и оглушенный, в беспамятстве пребывающий джентльмен, продолжал орудовать в половой щели своим членом, явно намереваясь довести начатое до фонтанирующего апофеоза. Ужасное это было зрелище: безвольно болтающаяся голова с заведенными под надбровные дуги глазами и высунутым, сочащимся дурной слюной языком, и в то же время бьющиеся в дьявольском напряжении бедра и железные пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся в ягодицы жертвы.

Бедная девушка не кричала, но верещала от ужаса, однако выбраться из-под Вадима Петровича никак не успевала, – что-то он, видимо, в ней задевал, коль ее верещание периодически сменялось стонами, причем, отнюдь не жалобными.