Присутствующие одарили оратора долгими, взыскующими определенности взорами.

– И вы знаете, кто является автором этой воли?

– Есть обоснованные подозрения, но нет доказательств…

– К черту доказательства! Судя по масштабам шухера, это стоило ему огромной кучи денег. Кто?

– Наши заокеанские друзья-соперники.

Воцарилось суровое молчание. Глубокая задумчивость исказила потные физиономии кровопийц.

– Северные или южные?

– По моим сведениям, они это сделали сообща.

Последовал новый приступ безмолвных размышлений.

– Значит ли это, что они, получив от корпорации такие же предложения, ответили на них жестким отказом?

– Значит, – хотел сказать обладатель непроверенной информации, но был прерван… нет, не пулей, не взрывом и не медленно действующим ядом, наконец-то, добравшимся до жизненно важных органов, а группой девиц в кокошниках, в усеченных сверху и укороченных снизу национальных сарафанах, ворвавшихся в предбанник с веселым смехом, гамом, болтовней и букетами зеленых веток, в которых опытный глаз русского банщика с трудом, но мог бы признать экспортную версию березового веника.

– В парилку! В парилку! – заголосили девицы и высоким переговаривающимся сторонам ничего не оставалось, как подчиниться. В целях все той же конспирации, предписывающей ни в коем случае не нарушать обычаев заведения, к услугам которого конспираторов угораздило обратиться.

5

5

Спустя час, Алихан вновь на своем посту перед устрашающими рядами мониторов, с неизменной чашечкой кофе в руках, недоумением в глазах и заботой на челе. Переводит взоры с одной картинки на другую и пытается вникнуть в их содержание. Картинки содержат следующее. На необъятном обеденном столе чистый Вавилон накануне своего падения. При этом великую блудницу изображает зампрокурорша, кропящая окрестности вином своего блудодеяния – шампанским «Вдова Клико», – для чего ей приходится периодически встряхивать бутылку, зажимая горлышко пальчиком. Особого внимания она не привлекает, быть может, потому что сидит не на звере багряном, а на вазе с фруктами. Один только Угорский, ловко увертываясь от винных струй, пытается втолковать ей что-то важное об этикете, стыде и чувстве собственного достоинства, без конца повторяя одну и ту же фразу – «Опомнись, Лидия»; один и тот же риторический вопрос: «Подумай, в какое положение ты меня ставишь?». Однако Лидия и не думает думать или опоминаться, напротив, продолжая всячески обнаруживать психологическую глубину и непостижимую вздорность своего характера, напрягает подслушивающие устройства визгливым, слегка колоратурным сопрано: «Ах ты, Господи, среди каких умников приходится жить!»