Тем временем бармен открыл глаза и застонал сиплым матом. Плейбои неприязненно взглянули на него – дескать, ты-то чего лезешь? Однако толстокожий бармен взгляды проигнорировал и попытался принять вертикальное положение, все так же нецензурно матерясь и неэтично отхаркиваясь. Наконец он встал, ухватившись за стойку, сфокусировал разбегающиеся глазки на Кульчицком и задал вопрос тоном в равной степени заискивающим и наглым:

– Ну что, принесли доски, Станислав Эдуардович?

– Принес, – словно передразнивая бармена, прохрипел Кульчицкий, начиная мало-помалу покрываться пунцовыми пятнами гнева. – Где ребенок?

– Станислав Эдуардович, я человек маленький, мне таких секретов не доверяют. Мое дело – доложить, а там уж сами договаривайтесь, – заныл бармен, явно опасаясь новой трепки.

– Ну так докладывай побыстрей!

Бармен, обогнув плейбоев по почтительной дуге, проковылял к телефону и попытался незаметно набрать нужный номер. Плейбои презрительно отвернулись.

– Товар прибыл, – доложил бармен кому-то, затем послушал, кивнул и дал отбой.

– Сейчас эксперт подойдет, – доски проверить, чтобы значит без обману. А тогда уж конкретно с вами, Станислав Эдуардович, условятся…

– Сейчас – это когда? – уточнил сквозь зубы Кульчицкий.

– Да… и еще… Станислав Эдуардович, вы уж не обижайтесь, но приказано проверить вас насчет микрофончиков, потому как сами понимаете, береженного Бог бережет, на фраере черт отыгрывается…

– Простите, что вмешиваюсь, – подал голос американец, – но любопытно было бы знать: зачем Богу береженного беречь? Не логичнее было бы с его стороны оказать помощь фраеру и тем посрамить черта?

Кульчицкий с барменом переглянулись как два психиатра на приеме у шизофреника.

– Вы атеист? – задал наводящий вопрос Кульчицкий.

– О ноу! Как можно! – вскричал американец. – Господь хранит меня от неверия!

– Лучше бы он хранил вас от самого себя, – поделился туманным соображением Кульчицкий.

– В каком смысле, коллега? – не понял Эббот. – Меня от себя ему хранить или наоборот – себя от меня?

– Гм-гм, – прочистил кто-то горло с явным намерением привлечь к себе внимание. Все оглянулись.

– Дядя Сева? Всеволод Рафаилович? – выразили свое удивление двое из мужчин, поскольку американец, не зная кассира казино, сохранил невозмутимое выражение лица.

– Здравствуйте, господа, – сказал Всеволод Рафаилович, печально улыбаясь. – Я, видите ли, собственно к вам, уважаемый Станислав Эдуардович. По поводу иконок. Дело, сами понимаете, деликатное… Опять же меня очень убедительно попросили помочь… Настолько убедительно, что я не смог отказать… Хотя должен напомнить, что я филокартист, а не искусствовед, специализирующийся на иконографии. Я предупреждал… Но они, очевидно, решили, что иконы – те же открытки, только исполненные не на картоне, а на дереве. Думаю, плотник подошел бы им больше…