Крис остолбенел, увидев агонию на лице Эмили. Чем бы ни было то, о чем она не могла ему рассказать, оно убивало ее. Медленно и гораздо более мучительно, чем убил бы кольт.

В голове у него вдруг прояснилось, как будто от вспышки света. Такое иногда случалось с ним, когда он выныривал из воды на последнем победном гребке. Если так, то это имеет смысл. Эмили не боится умирать. Она боится не умереть.

В те минуты, когда их обступала ночь, Крис не помышлял о том, чтобы убежать, позвать на помощь, выиграть время. Были только они двое, и никакой альтернативы. Впервые Крис осознал чувства Эмили.

– Пожалуйста, – прошептала она, и он понял, что всегда больше всего хотел угождать Эмили.

Он взял револьвер в левую руку и обнял ее.

– Ты этого хочешь? – прошептал он, и Эмили кивнула, обмякнув в его объятиях, и его смутило это проявление доверия. – Я не могу этого с тобой сделать, – отпрянув, произнес он.

Эмили положила ладонь на его руку и поднесла револьвер к своему виску.

– Тогда сделай это для меня, – сказала она.

Со своего места ей не было видно лица Криса, но она представила его себе. Она представила себе Криса, каким он был прошедшим летом на теннисном корте их школы. Стояла жуткая жара – девяносто пять градусов, – и одному Богу известно, зачем они решили играть в теннис. Эмили с ее безумными подачами, перелетающими на соседний корт, и Крис, гонявшийся за мячами под взрывы смеха.

Она вспомнила, как он стоял с ракеткой в левой руке и мячом в правой. Солнце было у него за спиной. Он остановился, чтобы вытереть пот со лба, и широко улыбнулся Эмили. Его глубокий голос прозвучал чуть хрипловато. Любимый голос.

– Готова? – спросил он.

Эмили почувствовала прикосновение револьвера к своей коже и втянула в себя воздух.

– Давай, – сказала она.

Давай, Крис, давай.

Он слышал эти слова, чувствовал у груди вибрирующий голос Эмили, но у него опять дрожали руки, и если он нажмет на спусковой крючок, то, вероятно, застрелит себя. И разве это так уж плохо?