Профессор глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, и вдруг опять услышал шум, который так испугал его, когда он только оказался здесь. Он застыл и задержал дыхание, прислушиваясь к звуку, исходящему от одной из стен.

Шум повторился. Он был похож на удар закрывшегося деревянного ящика. Джим стремительно повернулся и в свете телефона, никак того не ожидая, увидел крошечную белую металлическую дверь, которая доходила ему до пояса.

Он медленно подошел к ней и обнаружил, что она закрыта на стальную щеколду. В голове что-то шептало, что за этой дверью скрывается возможное спасение, но чутье подсказывало, что, если он откроет ее, все может стать еще хуже. Джим присел на корточки и аккуратно открыл щеколду, стараясь не производить шума. Профессор подумал, что дверь могла вести в дом, и, если это так, он не хотел бы, чтобы мистер Роджерс узнал о его побеге. Джим осторожно открыл дверь. Его охватил страх, когда он увидел на своей коже тусклый теплый свет, исходящий из глубины длинного коридора тех же высоты и ширины, что и дверь. Он пристально всматривался внутрь, пытаясь понять, куда вел проход и откуда исходил свет.

Вдруг из конца коридора до него донеслась какая-то мелодия. Он тут же узнал ее: это была детская песенка «Лондонский мост падает»[18]. Ее напевал нежный голос, напомнивший ему голос матери. В памяти возник образ Оливии, которая не раз пела ее, строя и ломая мост из лего. На мгновение ему показалось, что это тот тоннель, о котором говорят побывавшие на грани жизни и смерти, и в этом свете он встретится с лучшими моментами своей жизни. Возможно, это и была смерть: вспомнить то, что делало тебя счастливым, чтобы оставшуюся вечность уноситься в памяти к тому, что заставляло чувствовать себя по-настоящему живым. По мере того как Джим полз по коридору, он начал различать слова песни, однако совсем не те, что помнил. Он понял, что приближался к чему-то более худшему, чем мог представить. Голос пел: