– Что все это значит?! Ты что, сошел с ума?!»

Лицо Кёко, сидевшей на мне верхом… как сказал когда-то этот детектив, – Найто взглянул на Энокидзу, – было таким жутким, что трудно было поверить, что оно принадлежит этому миру. Глаза Кёко больше меня не видели. Оторвавшись от меня, обнаженная Кёко стояла на кровати, подобно гневному стражу Нио.

«– Я никогда не рожала от тебя никакого ребенка! И никогда не собираюсь рожать его в будущем! Убери эту дурацкую улыбку со своего лица! Ты должен быть в ярости! Рассердись. Попробуй же рассердиться. Ты даже рассердиться не можешь. Опарыш!

– Успокойся, успокойся, пожалуйста. До сих пор я был так виноват перед тобой… Я прошу у тебя прощения. Пожалуйста, выслушай меня. Н‐не… не обязательно прямо сейчас. Когда ты успокоишься.

– Заткнись! Убирайся! Сдохни!»

Кёко стала хватать находившиеся вокруг вещи – все, что попадало ей под руку, – и швырять их в Макио. Я… я съежился от страха, скатился с кровати, схватил свою одежду и попытался сбежать.

«– Прекрати это безумие. Здесь же Найто-кун».

Я подумал тогда: «Что он такое говорит?» Я совершенно не понимал, что происходит. Я ведь не был просто сторонним наблюдателем, оказавшимся свидетелем семейной ссоры, – я был любовником его жены, застигнутым на месте преступления! Затем, уворачиваясь от летевших в него предметов, он вдруг заговорил со мной.

«– Найто-кун, я прошу у тебя прощения за все, что происходило до сегодняшнего дня. Моя жена сейчас, судя по всему, очень взволнована, и я бы попросил тебя зайти в другой раз. Сегодня неподходящий день, так что тебе лучше уйти».