Кёгокудо налил себе чая в пиалу-
– Судя по всему, в действительности Макио Фудзино вернулся из Германии на родину вовсе не в связи с началом войны. В неспокойной чужой стране, потрясаемой жестокими беспорядками, он пострадал от несчастного случая, получив повреждение нижней части тела. Точнее сказать… он потерял часть своих гениталий.
– Что?! – переспросил Киба голосом на октаву выше обычного. – Макио… потерял свои гениталии?! Да уж, в таком случае он никак не мог любить свою жену! Но все-таки скрыть это и жениться на ней – разве это не было с его стороны жульничеством?
– Согласен. Однако он, вероятно, не осознавал это как жульничество. Скорее, даже несмотря на это, он считал себя обязанным жениться на ней. – Все еще держа в руке чашку, Кёгокудо медленно повернулся. – Как я уже говорил ранее, мировоззрение Макио Фудзино состояло в том, что он считал рождение и воспитание детей главным предназначением человека как живого существа, конечной целью человеческой жизни. Хотя и непреднамеренно, но я получил возможность прочесть дневниковые записи, сделанные рукой его матери. Можно предположить, что последний абзац ее дневника – иными словами, практически последнее, что она написала в жизни, – оказал огромное влияние на развитие его взглядов.
Кёгокудо выразительно посмотрел вверх и начал цитировать указанный фрагмент по памяти:
– «…в жизни человека самое важное и первостепенное – это произвести на свет ребенка и дать ему затем самое превосходное воспитание и образование. То, что я вынуждена уйти слишком рано, оставив эту работу незавершенной, наполняет мое материнское сердце печалью и сожалением. Я не боюсь умереть. Но мне грустно оставлять тебя, и я сожалею о том, что не увижу, как ты станешь взрослым. Макио, ты рано потерял отца и теперь, будучи еще ребенком, потеряешь свою мать. Ты добрый и умный, и я думаю, что ты сможешь вырасти сильным. Ты не должен познать такую же печаль, которую испытываю я. Ты найдешь себе хорошую спутницу жизни, у вас будет ребенок, вы будете любить и уважать друг друга и проживете достойную и наполненную смыслом жизнь. Твоя мама верит в это…»
Как далеки были эти слова, полные материнской любви и ласки, от эфемерной и аморальной истории Найто! Контраст между ними был столь разительным, что все, присутствовавшие в комнате, погрузились в молчание.
– Он так много раз открывал дневник на этой странице, что на переплете образовался залом, и читал эту запись так часто, что иероглифы стали плохо различимы. Для него мать была священна – можно сказать, она была объектом практически религиозного поклонения, и этот дневник имел для него такую же ценность, как Библия для христианина или Коран для мусульманина. Методичный и аккуратный Макио упорно следовал ее учению и жил нравственно чистой, праведной и высокоморальной жизнью.