Фиби стала тенью Майкла, а Майкл – тенью Фиби. И Майкл страшился лишь одного – потерять свою тень безвозвратно. Он не знал, зачем она ему нужна, – он никогда не думал о ней, но нуждался в ней. Ждал, когда Фиби выйдет из комнаты, чтобы вместе отправиться на завтрак. Ждал, пока она доест, чтобы пойти на общее собрание. Ждал, когда она вернется со встречи с личным психотерапевтом или с постоянным больничным врачом.
– Они так стелят, что застрелиться можно, – каждый раз причитала она, плюхаясь в пригорюнившееся кресло, продавленное такими же тщедушными тельцами, как и ее. Фиби ела поразительно мало, точно святым духом питалась, все желтела, все больше походила на злую сморщенную картофелину. – Абулия-шмабулия, эфферентный-шмафурентный. Ты просто скажи, черт очкастый, что у меня чердак течет, и дело с концом. Господи, как спину ломит…
А Майкл все ждал. Всегда чего-то ждал. Нуждался в ожидании. Кроме Фиби, ее бурной, но неопасной вспыльчивости, ждать было нечего и некого. Грейс Лидс так и не пришла, хотя он написал письмо, точнее, он исписал десятки листов – как таковых листов у него было мало, но он все крутил слова в голове, представляя, как пишет их; даже карандаш ему пришлось украсть, пока Фиби отвлекала внимание медсестер – но, убрав все стенания и унизительные подробности о том, как любил ее все эти годы, как мучился и сходил по ней с ума, он остановился на этом:
Прошу, Грейс, прости меня. Я виноват. Очень виноват. Я хочу тебя видеть. Я так хочу тебя увидеть. Не знаю, что на меня нашло в тот день, будто внутри меня кто-то нажал все клавиши пианино разом. Я хочу тебя. Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю. Уже очень давно. Грейс, я люблю тебя. Пожалуйста. Ты же знаешь об этом? Знаешь? Слишком умна, чтобы не знать. Что мне сделать, чтобы загладить вину? Я сделаю, что пожелаешь. Что скажешь. Хорошо? Моя палата похожа на тюремную камеру, далеко не верх романтики, но мой сосед скоро съезжает, и мы сможем заняться здесь всем, чем пожелаем. Чем угодно. Я приму от тебя все. Я буду стоять на коленях, пока ты не простишь меня. Я поселюсь под твоей юбкой, пока ты не простишь меня.