Ее пораженное воображение не раз рисовало самые невероятные картины того, как Бен узнает, кто она есть, и, как и полагается мужчине в гневе – тому, что жил в ее представлении, – срывается с места, кричит, бьет, насилует, рвет ее в клочья и отдает в руки правосудия, которые навеки кидают ее за решетку. Она ждала справедливости для девушек, что когда-то были похоронены в чаще, и для себя, девочки, которую вспарывал жестокостью отец, справедливости, о которой так часто писали в книгах, но та торжествовала только в историях Майкла, желавшего уберечь ее от невзгод и ужасов мира. Застывшие в неверии, они с Беном все так же сидели за столиком в свете умирающего солнца. Пыльные лучи отражались в ребристом стакане с молочным коктейлем. На несколько секунд между ними распростерлась тишина, правдивая и тяжелая, которую Бен вспорол смехом. Накрыв ее руку своей, очертив костяшки пальцами, он ответил: «Я всегда знал, что ты у меня не промах».

Жизнь ужасна – вечная война, неизбывные муки. Измена ей не такое уж преступление. И она хотела покончить со всем, пыталась уйти, как Эдмунд, как Майкл, как нерожденное дитя, что умерло в чреве их матери, но не ушла – не доставит отцу такого удовольствия. Ее жизнь не оборвется, пока его грудь вздымается, она должна – обязана! – его пережить. Отравить его жизнь. Капля за каплей. В этом крылся какой-то тайный, глубинный смысл, который снимет с нее злые чары, если все удастся.

Мир – такой же организм, как и человек, и он копошится и трепыхается, да только тщетно. Мы все умрем. Орган, что поддерживает нашу жизнь, все равно убьет нас, как и любовь, точнее, ее отсутствие.

Нет никакой морали, ее наличие иллюзорно и предназначено лишь для непосвященной прослойки людей – бедных, безвластных, женщин. Мужчины, в том числе ее отец, годами рвали друг друга на части в угоду политике, религии, деньгам, мести, обиде и гневу, не получая ни справедливого наказания, ни даже хоть сколько-нибудь заметного порицания. Так отчего она должна задыхаться и погибать, утянутая клещами совести и мнимой добродетели на дно вины, которую ей навязали? В отличие от тех, кого почитает история и искусство, она ведь даже не движима корыстью и наживой – ей не нужно ничего, кроме чистого наслаждения затухающей в ее руках жизни.

Она навеки одинока. Все, кого она любила, все, что могло удержать ее на той призрачно-светлой стороне, где она когда‐то была – совсем недолго, – умерли. Так есть ли смысл бороться со своей природой, спрашивала она себя. Злом больше, злом меньше. Даже Господь приумножил зло, позволив растерзать единственного сына своего. В контексте истории человеческая жизнь, как и смерть, – пылинка, повторяла она. Они с братом страдали, Майкла уже не было в живых, а их отец все еще ходил по земле. Добро ничего не значит и никогда не выигрывает. Такие люди просто не нужны. Этот мир задолжал ей, и теперь она имеет право взять все, что пожелает. И пусть он пылает, залитый кровью. Ненависть в ответ на ненависть.