Его вырвало желчью.
Телефонный звон пульсировал за ушами, но он не подошел, в полном отупении, с лицом, застывшим как маска, и отяжелевшими руками и ногами брел в сизом мареве обратно к мотелю. В его сознании укоренилось представление, что убийцы – люди иные, странные, жестокие, больные, сумасшедшие, совершенно далекие от остальных, от реального мира, переполненные ненавистью и злобой, но он, похоже, любил только таких и только таких достоин – это осознание настигло его, как ураган, как болезнь, сжав сердце.
Бесцельность. Путь длиною в жизнь по пустым коридорам, ведущим в никуда.
Без тех, кто наполнял его несносное существование смыслом. Никогда прежде и никогда больше он не ощутит такого опустошающего разочарования, такой беспросветной тоски. Бабочки, свалившиеся со стен, в крошеве стекла от рам, разлетевшихся вдребезги. Дорожки, расчерченные карточками супермаркетов, – теперь он не станет противиться им – незачем. Грейс, мучающаяся его горем, которую он, разбитый и жалкий, все равно утянет на дно.
Вернувшись в номер, где царил безмолвный, застойный покой, омытый светом умирающего заката, – даже без должного старания в нем можно было найти красоту, – Майкл отправился в ванную умыть лицо, но то навеки покрылось влажной пленкой. Он тер до боли – точно леди Макбет, что тщетно стирала с рук кровь [116]. Он едва узнавал себя в отражении, прежний Майкл и его жалкие остатки были стерты правдой. Все еще молодой, но иссохший, он походил на человека, десятилетиями обитавшего в камере без окон: белки испещрены красными прожилками, и, казалось, глаза кровоточат, кожа посерела, черты лица разом опухли. От этого зрелища, его лица, болезненного и мертвого, глаза обожгло слезами, и, чтобы не видеть себя, он с силой расколол зеркало, и то неровными осколками свалилось со стены. Кровь закапала на пожелтевший кафель.
Словно хлебные крошки, капли очертили его путь: из ванной в комнату, от кровати до окна, от окна к двери, от двери снова к кровати – животное на привязи. Умереть или отгрызть лапу? Разве есть разница? Ты все равно погибнешь. Сказать или замолчать? Сказать сейчас? Или замолчать навеки? Лишь зажигалка… Они ничего не докажут… Он будет свободен… Будет ли? Ведь все еще возможно. Он вернет их, вернется к жизни. Все забудется. Всегда забывается. Ему просто нужно молчать. Отчего так трудно хранить эту тайну в себе? Отчего все окрашивается черным при мысли об этой жизни? Во лжи. Немыслимо. Что сделано, то сделано. Мертвых не вернуть, но он может жить. Сможет ли? С этой правдой. С монстром, которого взрастил. Покориться или восстать? Спасти или убить? На последнее он никогда не был способен.