«Вот, видимо, и конец пришел, — подумал он, — не сегодня-завтра расстреляют, и никто не узнает как, закончился жизненный путь раба грешного Горина».

К вечеру в каюте стало темно и холодно, подняв воротник пиджака, Федор Иванович прислонился головой к небольшой тумбочке и старался уснуть, отгоняя от себя всякие нехорошие мысли.

Через какое-то время дверь открылась, и снова вошел охранник с кружкой воды и куском хлеба.

— Покушай, ваше благородь, — небрежно бросил он.

— Спасибо, — ответил Горин, — как тебя величать, солдат?

— Не положено говорить с тобой, — ответил солдат и направился в коридор.

— Да постой, куда мы хоть едем? — спросил Федор Иванович.

— Не положено, — монотонно ответил солдат.

— Да что ты все «не положено», да «не положено», скажи хоть еще что-нибудь, а то я целый день человеческой речи не слышал, — проговорил Горин.

— Не положено, — ответил солдат и вышел из каюты.

На следующий день Горина разбудил тот же солдат, который принес кружку с водой и кусок хлеба.

— Откуда ты родом, солдат? — спросил он.

— Не положено, — монотонно ответил солдат, — ты, ваше благородь, не нарывайся на неприятности и молчи.

— Да какой я тебе «благородь», — иронично произнес Горин, — я сам из рабочих.

— Да уж видно, из каких таких ты рабочих, по костюмчику, — угрюмо проговорил солдат.

— Так откуда ты родом? — повторил вопрос Горин.

— Из Сестрорецка мы, — тихо произнес солдат.

— Ну надо же, земляка встретил, — встрепенулся Горин, — я ведь тоже родом из Сестрорецка, а на какой улице ты там жил?

— На Вокзальной, — пролепетал солдат.

— Ну надо же такому быть, я ведь тоже жил с родителями на Вокзальной улице. У моего отца там была небольшая обувная мастерская «Горин и Ко.»