— Вы вели себя геройски, поручик, — сказал Мак-Магон. — Ваше имя должно стать достоянием истории. Да. Это так.

Взгляд Мак-Магона упал затем на полуголого человека с обвязанной головой, улыбавшегося во весь свой рот до ушей.

— Чему улыбается этот человек? — спросил Мак-Магон.

— Этот человек всегда улыбается, — ответил Юньев. — Он никогда не теряет присутствия духа.

— A-а… гм… А как фамилия этого человека?

— Иголкин, ваше превосходительство. Рядовой Иван Иголкин.

— Иголькин, — повторил вслед за Юньевым Мак-Магон. — Запишите: Жан Иголькин. Он тоже герой.

Иголкин, услышав, что речь идет о нем, вытянул руки по швам, но улыбаться не перестал.

— Иголькин, — повторил еще раз Мак-Магон.

Он сунул руку в карман своих красных штанов и достал оттуда кожаное портмоне с вытисненным на нем гербом. Вынув из портмоне золотую монету, он щелкнул себя по подбородку, подмигнул Иголкину и произнес:

— Иголькин, водка, водка…

Мак-Магон хрипло рассмеялся, запихал Иголкину в кулак монету и ткнул его при этом в голый живот. Иголкин взвизгнул, схватился за живот и затрясся от смеха. У Мак-Магона мгновенно сбежала с лица улыбка, он перестал смеяться, резко рванул руку к козырьку и направился к башне. К пленным подошел конвой, и они двинулись вниз по лицевому скату кургана.

— Иголкин, — спросил Юньев, — чему это ты так смеялся?

— Да спервоначалу, Михаил Павлович, стало меня разбирать от речи ихней, — ответил Иголкин. — Вовсе непонятный язык: «он-мон-бон-бон»… Поди угадай, что к чему. Верно, нарочно придумано, чтобы русскому человеку не понять, к чему оно клонится. Так нет же, думйю: кого-кого, а Иголкина не проведешь. Мели, Емеля, твоя неделя, а там еще посмотрим! Ну, а как ткнул меня этот шут полосатый по голому пупу, так мочи моей не стало: смерть моя, щекотки боюсь.

Они спустились с кургана и перебрались через ров по перекидному мосту. Впереди шел Юньев, за ним — Иголкин. Веселый Иголкин что-то еще рассказывал, но Юньев занят был. своими мыслями. Однако он остановился и глянул на Иголкина, когда тот неожиданно замолк.

Иголкин не улыбался больше. Наоборот, лицо у него было угрюмо. На лбу, несмотря на холодный ветер, выступили капельки пота.

— Михаил Павлович… — молвил он чуть слышно. — Так, значит, как же это, Михаил Павлович? Значит, не видать нам теперь… не видать нам родной сторонки?..

Юньев поднял голову.

Налетавший ветер рвал французский флаг с покосившегося древка на башне кургана. Ползли тучи, и глухо ухали с бастионов Севастополя одиночные выстрелы. За курганом вся Корабельная сторона была охвачена огнем. Юньев низко поклонился Севастополю, достав рукой до земли. Потом повернулся, вжал голову в плечи и зашагал рядом с Иголкиным.