Кашевар поднял голову и заморгал красными веками, воспаленными от дыма.

— Вижу. Что с этого?

— Рябое оно? — снова спросил Иголкин.

— Рябое, — согласился кашевар. — Известно — небо. И что с этого?

— То-то, — сказал многозначительно Иголкин. — Такие дела понимать надо.

И пошел дальше. А кашевар, пожав плечами, снова принялся за свое пшено.

Около полудня на Малаховом кургане сели обедать. Солдаты похлебали пустых щей и принялись за кашу. Покончив с этим, они снова стали у орудий в напряженном ожидании.

Кашевар насыпал Иголкину каши в железный казацкий котелок и сказал:

— А небо-то прочистилось, Иголкин.

— Прочистилось? Верно. Ну, тогда штурму не быть.

— Морочишь ты меня, Иголкин, — проворчал кашевар.

И только он сказал это, как три орудийных залпа неслыханной силы один за другим рванули пространство.

Кашевар выронил ложку из рук. Иголкин поднял голову. Крики, грохот барабанов, резкие звуки вражеских рожков — все это сразу полезло в уши. Иголкин понял: штурм! Он швырнул в сторону свой котелок с кашей и побежал к валу.

Французы лезли на вал — одна штурмующая колонна за другой. Защитники кургана расстреливали их картечью, а штуцерники били на выбор.

Иголкин, схватив свой штуцер, отбежал с ним к ротному котлу. Укрывшись за котлом, он стал бить по красным штанам на бруствере. Но красные штаны замелькали на батареях, а на бруствер взмывали всё новые и новые, и не было им числа. Флаг, зловещий, сплошь синий, развевался на белой башне кургана.

Орудия были теперь облеплены синими куртками и красными штанами французских солдат. Комендоры хватали в руки что придется — банник, пыжовник, кирку, лопату, а то и просто камень, чтобы сбить французских линейцев с орудийных стволов и лафетов и сделать выстрел. И тут же падали, один против десяти.

Иголкин увидел, что таких десятеро бросилось к нему. И он мгновенно скатился в ров, широко опоясывавший башню. Пробежав по рву, он выбрался наверх и очутился перед самой башней. Он быстро юркнул в башню, и вслед за ним туда в одну минуту набежало еще человек сорок солдат и матросов.

— Двери, двери заваливай, ребятки! — кричал офицер, черноволосый, без фуражки.

Иголкин бросил на каменный пол свой штуцер и двинул к двери дубовый стол.

«Хорошее начальство, — мелькнуло в голове у Иголкина. — Поручик Юньев… С ним и в раю не скучно и в аду не страшно…»