Мы шли всю ночь. Было так холодно, Джулиан! А Турто бы таким добрым. Он отдал мне свое пальто. Это был на тот день самый благородный поступок, который кто-либо совершил для меня. Он тоже замерзал, но отдал мне свое пальто. А мне было так стыдно из-за того, как я раньше себя с ним вела. О, Джулиан, мне было очень стыдно!

Она закрыла рот ладонью и сглотнула. Потом допила вино и налила себе еще бокал.

— Канализация вела в Даннвилье, маленький городок километрах в пятнадцати от Обервиля. Мама и папа всегда избегали его из-за запаха: парижская канализация вытекала тут в огороды, сады и поля. Мы даже яблоки из Даннвилье не ели! А Турто тут жил. Он привел меня к себе домой, мы помылись водой из колодца, а потом он отвел меня в сарай на заднем дворе. Обернул меня в лошадиную попону и сказал ждать. И отправился за своими родителями.

«Нет! — молила я. — Пожалуйста, не говори им!» Я была так напугана. И боялась, что они позовут немцев, когда меня увидят. Знаешь, я же раньше ни разу их не видела!

Но Турто ушел и через несколько минут вернулся с родителями. Они глядели на меня. Наверное, та еще картина: я была вся мокрая, дрожала. Мать, Вивьен, обняла меня, чтобы успокоить. О, Джулиан, эти объятия были самыми теплыми объятьями в моей жизни! Я рыдала на груди этой женщины, потому что уже знала, знала, что больше никогда не буду плакать на груди своей собственной мамы. Я просто чувствовала это своим сердцем. И оказалась права. Они забрали маму в тот же день, когда и всех остальных евреев нашего городка. Папа-то был на работе, его предупредили, что идут немцы, и ему удалось бежать. Его тайно переправили в Швейцарию. Но маму депортировали в тот же день. В Аушвиц. Я больше никогда ее не видела. Любимая моя мамочка!

Тут она глубоко вздохнула и покачала головой.

Турто

Турто

Бабушка помолчала несколько секунд. Она смотрела перед собой так, будто вся эта история снова разворачивалась перед ее глазами. Теперь я понимаю, почему она раньше никогда об этом не рассказывала: ей было слишком тяжело.

— Семья Турто прятала меня в сарае два года, — медленно начала она. — Хотя они очень рисковали. Нас в буквальном смысле окружали немцы, и у французской полиции в Даннвилье были большие штабы. Но каждый день я благодарила создателя за сарай, который теперь стал моим домом, еду, которую Турто удавалось мне добывать, — даже когда ее вообще было трудно найти. Люди в то время голодали, Джулиан. Но меня все равно кормили. Эту доброту я никогда не забуду. Быть добрым — это всегда храбрость, а в те дни такая доброта могла стоить тебе жизни.