В противном случае, сделанное выше разграничение представляется довольно бесполезной юридической тонкостью. Я ставлю вне вопроса присяжных критиков, для которых разбор произведений искусства, не исчерпывающих всех сторон своего предмета, может служить только поводом к тому, чтобы совершенно самостоятельно развить стороны, пропущенные автором. Тогда, и в силу того же афоризма, их неотъемлемое право (как художников в свою очередь) – указывать на то, чего нет в разбираемом ими создании… Сама же публика, общественное мнение, отвыкает требовать от художника абсолютного решения затрагиваемых им вопросов и рукоплещет тому, кто сумеет прямо и честно поставить их ей на вид, хотя бы для того только, чтобы возбудить новые сомнения.

Задача, которую поставил себе Канту, – восстановить подробности исторического быта северной Италии, выполнена им с примерной добросовестностью и вовсе не бездарно. Но странно винить общественное мнение за то, что оно холодно благодарит автора «Margherita Pusterla» за его достоинства. Ей интересны живые люди всякой эпохи, мысли и чувства, побуждения и страсти, двигавшие ими, волновавшие их. Но кому же теперь досуг и охота примечать искусство и добросовестность, с которыми знаток антикварий надевал на деревянные куклы старый костюм…

* * *

Среди этого мирного направления итальянской литературы появляется совершенно никем неожиданная, ничем необъяснимая изо всей предыдущей деятельности – новость о «Битве при Беневенто», «La Battaglia di Benevento», молодого Франческо-Доменико Гверрацци.

Появление ее едва ли не замечательнейшее из литературных событий рассказываемого периода. Полный недостатков и странных противоречий, Гверрацци – теперь уже 70-летний старик – всё еще кажется гигантом и титаном сравнительно с крошечными своими противниками, поклонниками, подражателями и зоилами…

«Битва при Беневенто», как явствует уже из самого заглавия, роман исторический, представляет даже некоторое общее фамильное, так сказать, сходство со всеми предыдущими той казенной стороной, которой не избег еще ни один исторический роман или повесть: я говорю о более или менее длинных описаниях геройски-чудовищных и невероятных поединков и сражений, где закованные в железо рыцари, обнявшись в судорожной злобе со своими врагами, перепрыгивают с легкостью балетной тени со скалы на скалу, или с борта одного корабля на другой (как, например, в повести Гверрацци), получают и наносят баснословное количество ударов и т. п.

Такие страницы, скопированные довольно неудачно с Вальтер Скотта, или его итальянских подражателей, притом утрированные еще и полные напыщенного лиризма, встречаются, повторяю, и у Гверрацци. Это самая слабая его сторона. Я указываю на нее всего прежде, потому что ею он вяжется со своими предшественниками.