Политическое положение этой страны в те времена слишком хорошо известно и о нем нечего говорить…

А о непосредственном влиянии Манцони и Розини на итальянское общество следует сказать несколько слов.

На них охладившиеся несколько приверженцы старого примирились с легко утомляемыми приверженцами нововведений. С них начинается отщепление, совершенное разъединение итальянского общества и итальянской народности. Конечно, не ими вызван этот раскол; он только ими обозначается в литературе. Они стоят как вехи, указывая на точку поворота.

Высшее итальянское общество никогда не отличалось патриотическими чувствами. Аристократия была очень надежной опорой Австрии против итальянской народности. Но после Наполеоновских войн здесь образовалась новая для Италии среда, по-своему аристократическая и по-своему народная. Отрицательными своими сторонами эта среда касалась обоих тогда враждовавших классов итальянского народонаселения. Она привлекала к себе часть низших сословий тем, что была против Австрии. С аристократией она мирилась на том, что была против итальянской народной общественности. А потому численный состав ее рос не по дням, а по часам отщепенцами от обеих…

Среда эта потому не сословие, что она вмещала в себе все сословия (некоторой их частью), а потому и не была тесно связана никакими сословными интересами. Она высказалась очень определенно в итальянском национальном обществе, учрежденном Манином[380] в Париже…

Остальные деятели (за исключением двух выше названных) вальтер-скоттовского периода итальянской литературы принадлежат все без исключения к этой среде. Манцони и Розини стоят, как уже сказано, на распутье.

Вальтер-скоттовская манера писать исторические романы вообще легко прививается там, где больше тесного, близкого знакомства с прошлым, чем современной умственной жизни. Вот почему она в Италии привилась очень быстро…

Произведения этого рода здесь довольно многочисленны сравнительно с количественной бедностью итальянской литературы. Но они не современны, не потому только, что писаны несколько лет тому назад, а потому что принадлежат временной эпохе, уже совершенно и бесследно отжившей.

Впрочем, этот будто бы вальтер-скоттовский род романов имеет такое свойство, что он везде, в каждой стране и в каждом обществе может повторяться без конца. Для призрачного его существования нужно много досуга, порядочный запас археологических знаний – и только. Когда общественная жизнь замирает, или засыпает надолго, тотчас же появляются в литературе такие романы. И они даже находят себе читателей – приносят своего рода общественную пользу. Через них многие знакомятся с историей. Есть внизу множество людей, которые ни за что не прочтут исторического сочинения, как бы интересно оно ни было. А к романам они до того пристрастны, что прощают им их сухой, черствый исторический характер.