Оригинальность физиономии контадина составляет не столько самое лице, сколько наивность чувства, соединенная с лукавством, а главное – его язык живописный донельзя, обработанный по-своему не в ущерб самобытности… Тому, кто сам не видал и не слыхал их, или, по крайней мере, не видал классического «Стентерелло» на сцене тосканских грошовых театров, тому, говорю я, невозможно передать в чем именно дело.
Этим-то живописным языком Джусти выставляет на вид своим соотечественникам не только необходимость, но и возможность слития в одно раздвоенного народа. Выставляет ее он, никогда не называя по имени, может быть и бессознательно, – во всяком случае отрицательно. Он дает почувствовать всю пустоту этой раздвоенной жизни в бесконечном числе весьма различных ее проявлений, от мелочных и до считаемых важными. Личностью своей он заставляет каждого почувствовать, что разделение это ложно, недействительно. И странно: гордые горожане, которых всего больше раздражает именно сознание своей совершенной тождественности с презираемым сельским классом, – сознание того, что различие между ними чисто случайное, нелепое, недействительное, – только в одном Джусти и могут примириться с этим оскорбительным для их притязательности сознанием…
Джусти особенно любил этот живописный язык контадинов и изучал его до мельчайших подробностей. Это пристрастие чуть было не побудило его отдаться исключительно филологии. Но так как человек неизбежно вносит во всякое серьезное занятие ту часть своей особности, которая ему дорога по преимуществу, то Джусти свои научные занятия подчинял невольно одному личному стремленью, никогда впрочем, не развившемуся в нем так аналитически полно, чтобы сделать плодотворной его науку. Он живо чувствовал потребность живого тосканского языка, которому между прочим ничто не мешало стать живым итальянским. И он создал его, но только не филологическими своими трудами, а своими песнями.
Все, что есть роскошного, живописного в
А весьма немногочисленные лингвистические попытки его вышли тем не менее весьма неудачны, безжизненны и затерялись по большей части никому неизвестными. Одна из них впрочем избегла общей участи – его издание народных тосканских поговорок и пословиц, снабженное собственными его объяснениями и примечаниями к каждой из них[408]. Впрочем, сборник этот интересен никак не той частью своей, которая принадлежит самому автору. Я думаю, что Джусти всего более подчинялся весьма распространенному в его время мнению: будто человек «праздно бременит землю», если не имеет какого-нибудь скучного для себя дела, – так не в виде ли уступки этому мнению, которое сам он разделял, занимался Джусти своими ничего не объясняющими и не пополняющими пояснениями и прибавлениями к народным поговоркам?..